– Почему за халатность органов правопорядка должны расплачиваться дети? – возмущенно зашипела Маргарита Васильевна.
Сидящий поодаль Бахтишка гнусно ухмыльнулся.
– Ну, не такие уж и дети… – возразил Антон. – Пора соображать собственно головой. Иначе никаких органов не хватит.
Маргарита чуть не задохнулась от нахлынувших возражений, но высказывать их не пришлось, дверь кабинета распахнулась и выглянул тот самый, что принес повестку, – субтильный мужичок в гражданском, с каким-то значком на воротнике потертого пиджака.
– Вы Скавронский? Антон Адамович? – спросил он вкрадчивым голосом кошки с монастырского подворья иезуитов.
Антон насторожился:
– Да. С кем имею честь?
– Не беспокойтесь, ваша дочь в полном порядке. Всего несколько интересующих нас вопросов. Отойдемте, пожалуйста.
Ненавязчиво взяв Скавронского под локоть, мужичонка отвел его в самый конец коридора, так что почти ничего из их короткого разговора Жуков и не расслышал. Только банальщину, которую слушать неинтересно:
– Не припомните ли вы, Надя ваша… Не заметила ли она, или вы, что-либо подозрительное?…
Ответы Скавронского Сашка вообще не разобрал. Разве что несколько слов: «Нет», «Исключено» и «Домашний арест». Что за арест? Надька о нем ничего не говорила.
Санька заерзал на жесткой скамейке…
Переговорив, Антон Адамович и мужичок двинулись в обратном направлении, при этом последний продолжал держать Скавронского под локоток, точно самого желанного гостя, и подвел к самой двери следователя Шукуровой. Санька услышал:
– Так что, Антон Адамович, если вам что-нибудь станет известно…
– Непременно! – оборвал его на полуслове Скавронский. – Может, вы все-таки представитесь?
– Семен Владимирович. Можно просто Семен. Возраст позволяет. – Лучась дружелюбием, он тут же заботливо предложил: – А пройдемте вместе.
Ни тогда, когда мурыжила Бахтиера следователь Ирина Викторовна, оказавшаяся очень красивой черноволосой женщиной лет тридцати, ни когда докладывался ей по порядку Жуков, субтильный мужичок и слова не проронил. Ни единого вопроса не задал, впрочем, ни на секунду из кабинета не отлучился.
После этого у Сани не было случая повидаться с ребятами. Девчонки сдавали свои экзамены. Их родственники тем и объясняли, что к телефону не подходят. Баха пропал с глаз долой. Пару раз Сашка забегал в парковую бильярдную в надежде застать его за катанием шаров. Но, видать, у Бахтишки появились дела поважнее. Саня уже начал подсыхать на корню, когда Марго оторвала его от патологической анатомии, сообщив о выпускном вечере в родной школе в Старом Порту.
Саня мигом собрался, залез в остатки стипендии, накупил охапку буйных роз. Светлые чайные, пушистые, с ароматом прошлогодних выпускных – для любимой учительницы Натальи Даниловны; дерзкие бордовые бутоны – для ее дочери. В школе букеты перехватил Антон Адамович. Торжественное собрание уже закончилось. Они оба направились в недавно от крытое кафе.
Впереди порхали нарядные девчонки, парни поскидывали объемные пиджаки. Парило. Духота выдавила темные подтеки на кипенно-белых сорочках. Но первый форс уже миновал, начиналось веселье, и все меньше внимания уделялось нарядам.
Сашке показалось, что Надежда выделяется из общей сутолоки. В своем длинном, как туника, розовом платье, с убранной в венец косой, она плыла в чарующей женственности, но в плавных жестах при этом чувствовалась уверенная энергия, языческая сила.
Саня думал, что из за глупой разлуки он катастрофически соскучился. Оттого, наверное, и привиделась ему грусть в нежных глазах Надежды. Это придало ему решимости объясниться с ней напрямую. Только пошел обходить выстроенные в длинный ряд столы, как перед носом, будто из-под земли, вырос Надин отец.
– Ну-ка, помоги протянуть провод…
Хитрый Антон Адамович перекинул на Жукова всю электрику. Мальчишка, мысленно чертыхаясь, долго копался с гирляндой лампочек под чутким руководством инженера Скавронского. Наконец вспыхнула светомузыка, побежали разноцветные огни и, покуда все еще не расселись по своим местам, Саня пошел подбивать знакомых ребят на предмет распития за углом честно добытого шампанского.
Рванула пробка, пенящаяся жидкость стремительно побежала через края вощеных бумажных стаканчиков, а пузырьки газа при дегустации напитка щекочуще ломанулись в ноздри. С жары и с устатку Санька захмелел. Выпускники навострили лыжи на загремевшую музыку. «Позади – крутой поворот. Позади – обманчивый лед», – орал динамик голосом Анне Вески.
Сашка вслух размечтался:
– Хоть бы родичи свалили…
В этом вопросе он получил твердую поддержку: кому ж захочется встречать рассвет под конвоем? Юность рвется к самостоятельности, понимаемой как свобода от неусыпной бдительности старшего поколения.
Они еще не свернули обратно к кафе, как из тенистой аллейки выскочил наперерез сухопарый коротышка. Кепка с длинным козырьком оттеняла лицо. Когда он поравнялся с ребятами, Сашка удивился, признав в нем того самого Семена Владимировича. Еще большее удивление вызвало, что он направился прямо к ним, а точнее – конкретно к нему.
– Рад видеть вас, – остановился он перед Сашкой, протягивая для пожатия руку. – Очень приятно.
– Жуков, – отрапортовался Сашка.
– Помню, как же! А Скавронские здесь?
– А что?..
– Вот. – Он вытянул из сумки, которая, оказывается, висела у него на плече, плоский, в газетной упаковке, сверток. – Передайте это Надежде. А также и мои извинения. Не буду их беспокоить…
Мужичок юркнул под ивовую сень и скрылся из вида. Саня обернулся, почувствовав на плече тяжелую руку. Скавронский всматривался в изгиб тропинки. Тихо покачивались плети плакучей ивы, укрывая под собой сумеречные тени.
– Что это? – спросил он Сашку, наваливаясь на него всей свинцовой тяжестью взгляда.
– Не знаю. Просил извинить… Ничего не понимаю.
Антон дернул обертку конверта.
– Ни фига себе! – ахнул Саня.
Фирменный диск «Назарет», какой можно найти разве что у профессиональных меломанов.
Надежда покрутила в руках пластинку, прочитала оборотку.
– Значит: «Мы животные». – Покривилась в насмешливой улыбке, пожала плечами и пошла ставить пласт на вертушку. Грянул мощный тяжелый рок. Под басистый хор снова и снова выкликивал рвущий перепонку фальцет:
– WE ARE ANIMALS!
Дикая, необузданная энергия переполняла зал. Ощерившиеся в пляске лица и в самом деле походили на звериные, демонические маски. В ритмичной, шаманской пластике танцевала Надежда. На лице застыло одно выражение, глаза были неподвижны, как и усмешка. Улыбалась победно и в то же время горько.
Глядя на нее, Антон затосковал. Наташа склонилась к самому его уху:
– Может, оно и странно, но чем плохо? Принесли девочке извинения.
– Не в их это правилах, Таша.
Наталья заглянула в его глаза:
– Интересно, как Аленка сейчас гуляет? Надо завтра Лику порасспрашивать.
– Не стоит. – Он положил тяжелую руку на ее колено. – Что, если Захаровым не выразили этого… м-м-м… раскаяния?
– Тогда почему только Наде? – с затаенной тревогой спросила Наталья.
– А ты посмотри на нее. Дамочка – хоть куда. Валькирия. Возле нее всегда будет рой коротышек. Привыкай, матушка.
– Почему ж коротышек, Антон? – расстроилась за дочку Наталья.
– Зов крови: для укрупнения собственной породы. Пойду я потихоньку. Обещался сегодня пса пасти.
– Тогда спроси заодно у старой, может, нагадает, где Надька перстень посеяла. Мучает это девчонку. Да и я, честно говоря, сильно переживаю. Прямо как знамение…
– Знаешь, я еще от матери слышал: такие вещи так просто не теряются. Обязательно должны вернуться к владельцу. – Он встряхнулся, черная с проседыо прядь упала на высокий лоб. – Ты уж не задерживайся. – Потрепал жену за щечку, озорно хмыкнул: – За нее не волнуйся. Санька, чует мое сердце, проводит. – С наигранной печалью вздохнул: – Как пить дать, проводит.
Просить бабку погадать Антону Адамовичу и в голову не пришло. Он порезвился с собакой, проверил на команды. Смышленый пес тоже по своему отводил душу: все делал исправно, как только унюхал в кармане Антона куски лакомств. Достаточно было пошевелить пальцем, как Беня, не дожидаясь сигнала, садился, ложился, вставал, подавал голос. Отойти в сторону не решался: а вдруг Антон без него сожрет, что у него там в кармане?