Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.Стук опять раздался громче; я подумал: "Ничего,Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:Посмотрю и успокою трепет сердца моего,Успокою на мгновенье трепет сердца моего.Это ветер, – больше ничего".
Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный,Ворон царственный влетает; я привета от негоНе дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важноПолетел он прямо к двери, к двери дома моего,И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,Тихо сел, – и больше ничего.
Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольноИ сказал: "Твое коварство победим мы без труда,Но тебя, мой гость зловещий,Ворон древний. Ворон вещий,К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?"И ответил Ворон:«Никогда».
Говорит так ясно птица, не могу я надивиться.Но казалось, что надежда ей навек была чужда.Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст ПалладыСядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, -Тот, кто Ворона увидел, – не спасется никуда,Ворона, чье имя:«Никогда».
Говорил он это слово так печально, так сурово,Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когдаНедвижим на изваяньи он сидел в немом молчаньи,Я шепнул: "Как счастье, дружба улетели навсегда,Улетит и эта птица завтра утром навсегда".И ответил Ворон:«Никогда».
И сказал я, вздрогнув снова:"Верно молвить это словоНаучил его хозяин в дни тяжелые, когдаОн преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,Вместо песни лебединой, в эти долгие годаДля него был стон единый в эти грустные года -Никогда, – уж больше никогда!"
Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся…"Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумал я тогда -Страшный, древний Ворон, горе возвещающий всегда,Что же значит крик твой:«Никогда»?
Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.И в раздумьи над загадкой, я поник в дремоте сладкойГоловой на бархат, лампой озаренный. НикогдаНа лиловый бархат кресел, как в счастливые года,Ей уж не склоняться – никогда!
И казалось мне: струило дым незримое кадило,Прилетели Серафимы, шелестели иногдаИх шаги, как дуновенье:"Это Бог мне шлет забвенье!Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегдаОб утраченной Леноре стерлась память – навсегда!..И сказал мне Ворон:«Никогда».
"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Злой ли Дух тебя из Ночи, или вихрь занес сюдаИз пустыни мертвой, вечной, безнадежной, бесконечной, -Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, кудаСнизойдем мы после смерти, – сердцу отдых навсегда?"И ответил Ворон:«Никогда».
"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Заклинаю небом. Богом, отвечай, в тот день, когдаЯ Эдем увижу дальней, обниму ль душой печальнойДушу светлую Леноры, той, чье имя навсегдаВ сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?"И ответил Ворон:«Никогда».
"Прочь! – воскликнул я, вставая, демон ты иль птица злая.Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы больше никогдаНи одно из перьев черных, не напомнило позорных,Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,Из души моей твой образ я исторгну навсегда!"И ответил Ворон:«Никогда».
И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью черный Ворон,С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.У него такие очи, как у Злого Духа ночи,Сном объятого; и лампа тень бросает. НавсегдаК этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, -Не воспрянет дух мой – никогда!
Ворон (1894) Перевод К. Бельмонта
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,Над старинными томами я склонялся в полусне,Грезам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне."Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,Гость стучится в дверь ко мне".
Ясно помню… Ожиданье… Поздней осени рыданья…И в камине очертанья тускло тлеющих углей…О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответаНа страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -О светиле прежних дней.
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:"Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -Гость стучится в дверь ко мне".
"Подавив свои сомненья, победивши спасенья,Я сказал: "Не осудите замедленья моего!Этой полночью ненастной я вздремнул, – и стук неясныйСлишком тих был, стук неясный, – и не слышал я его,Я не слышал…" Тут раскрыл я дверь жилища моего:Тьма – и больше ничего.
Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,Лишь – «Ленора!» – прозвучало имя солнца моего, -Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -Эхо – больше ничего.
Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся, -Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того."Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,Там, за ставнями, забилось у окошка моего,Это – ветер, – усмирю я трепет сердца моего, -Ветер – больше ничего".
Я толкнул окно с решеткой, – тотчас важною походкойИз-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесивоИ, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своейОн взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,Он взлетел – и сел над ней.