– Да что за люди тут живут? – спросил датчанин по имени Агнар, касаясь амулета на шее и сплевывая на песок.
Местные жители, которые сначала стояли, гадая, кто мы такие, теперь кинулись вверх по холму, словно вспугнутое стадо. Они и на людей-то были не похожи: кожа темно-синюшная, как у трупов, пролежавших неделю в могиле, бороды черные или седые, а на головах намотано полотно.
– Никогда таких не видал, – изумился Рольф, метнув копье в одного из них и промахнувшись. – На мертвецов похожи!
– Это же драугры! [16] – завопил другой датчанин.
– Шустроваты для мертвецов, – заметил я.
Мы побежали вслед за странными синелицыми людьми, оставив четырех датчан во главе с Огном охранять «Морскую стрелу».
– Чертовы ноги, будто не мои! – прокричал Пенда на бегу, однако он, как и я, ухмылялся в предвкушении удачной охоты: добыча в ужасе пыталась спастись, и жар погони еще сильнее горячил кровь.
Бежалось по песку трудно, да и ноги не слушались после корабля, но будучи налегке – без тяжелых кольчуг и щитов, – мы стремительно сокращали расстояние. Внутри закипала радость от того, что впервые за долгое время под ногами твердая земля, а не палуба «Змея».
Кто-то из датчан заулюлюкал, копьем пригвоздив седобородого старика к песку, – среди вороха белых одежд расплылось алое пятно. Мы бежали мимо брошенных рыболовных сетей, корзин с уловом и перевернутых лодок к видневшемуся впереди корявому подлеску. В темноте раздавались похожие на вой крики темнокожих людей. Словно раненые звери, они совершали гибельную ошибку – вели нас к своему логову: нагромождению белокаменных хижин с навесами из хвороста, кое-как освещенному фонарями и масляными плошками.
Засевший где-то лучник выпустил в нас стрелу. Потом еще один – стрела просвистела на расстоянии вытянутой руки от моего лица. Я чуть было не закричал: «В стену щитов!» Впрочем, рассчитывать на сплоченность не приходилось – сейчас мы были не воинами, а грабителями без щитов, и, встав плечом к плечу, превратились бы в легкую мишень для стрел и копий.
В узком проулке датчанин, склонившись над убитым синелицым, разматывал полотно у того на голове, ахая, что оно никак не кончается. На белых стенах домов замелькали причудливые зловещие тени – датчане выбивали двери и выволакивали на улицу темнокожих женщин и детей.
– Ворон! – закричал Пенда, указывая на северо-восток. – Грядет заварушка! – Глаза уэссекца блестели, шрам на лице казался белым в свете огромной луны.
– Идут! – прорычал я.
Некоторые датчане бросили женщин и сбежались ко мне. Им не терпелось проявить себя в настоящем бою, что было кстати, потому что впереди показалась кучка темнокожих мужчин с щитами, судя по всему, обитых железом – в них отражался свет факелов. Воинов было семь или восемь, но к ним подходили еще, некоторые на ходу натягивали тетиву на луках.
– Как они еще дышат-то с таким цветом кожи? – недоумевал один из датчан.
– Ждут, что мы первые ударим, – сказал Пенда.
– Разумно, – отозвался я.
Синелицых становилось все больше, и они знали: чем дольше мы выжидаем, тем больше своих подоспеют к бою.
– Надо ударить по ним, – сказал я Рольфу на норвежском, – и чем скорее, тем лучше.
Рольф поджал тонкие губы и почесал впалую щетинистую щеку.
– Я все думаю: что внутри той «титьки Герд»? – Он кивнул на странное с виду сооружение.
Датчане заухмылялись. Герд была прекрасной великаншей, ради которой повелитель дождя Фрей отказался от саморазящего меча.
– То, что там находится, для них ценнее женщин, их они так не защищают.
Рольф был прав. Люди в широких одеждах не торопились покинуть свой пост у каменной башни размером с три-четыре дома, которую венчала гладкая и круглая, как голова Браги, крыша. Ее опоясывали деревянные мостки, освещенные факелами, так что постройку было хорошо видно издалека даже ночью.
– Сдается мне, там у них серебро, а может, и золото.
– Зови своих, Рольф, – сказал я, прикидывая на глаз количество врагов.
Многие с виду были неплохо вооружены, но мы превосходили их числом.
– Датчанам придется пустить в ход каждое копье, – сказал я. – Если не нападем сейчас, враг осмелеет.
– Надо бить, – прошипел Пенда, – пока не вспомнили, что они не бабы в юбках.
– Знаю, – огрызнулся я.
Большинство датчан продолжало грабить дома и насиловать женщин. Один из синелицых размахивал руками, указывая на нас, и вопил как сумасшедший. «Пора», – подумал я, мысленно прося у Одина-Копьеметателя побольше отваги.
– Ты идешь или нет, христолюбивый овцедрал? – обратился я к Пенде и крепче сжал в одной руке копье, а в другой – меч.