- А теперь вы на Абдуллаева работаете? - спросила Ильинская.
- Чего ж не работать? Благодать. На всем готовом. Квартиру мне новую купил. Ту я дочери оставил.
- Для каких целей он вас держит? - спросила Ильинская.
- На всякий случай, говорит. Чтоб врач под рукой был. Медикаменты, оборудование - все есть. Да он всем этим, наряду с другими делами, торгует оптом. Склады огромные, раньше там книги складывали, забиты германским и прочим товаром медицинским. Талантливый человек, одним словом!
С колосников опустился второй задник и закрыл реку. На сцене появилась Маша все в тех же черных джинсах и черной водолазке. Следом вышел Миша.
- Когда я увижу тебя в юбке? - спросил он.
- Увидишь.
- Зимой я видел из окна, как ворона схватила оброненную девочкой сушку, взлетела на крышу, села на край трубы, положила сушку на теплые кирпичи и стала ждать, пока сушка согреется. Из трубы шел дымок, печь топилась.
- Вороны способны к сложным формам поведения, - сказала Маша.
Миша смущенно вздохнул и посмотрел в зрительный зал. Наступила пауза. Было слышно поскрипывание кресел в партере, кто-то сдавленно кашлянул.
- А что случилось с твоей матерью? - спросил Миша.
- У нее была очень тяжелая смерть. Она знала, что умирает. Полгода мучилась. И это в сорок три года! Я до сих пор вижу ее лицо! Что такое смерть?
- Я не знаю, - тихо сказал Миша.
- Исчезновение, - сказала Маша. - Какие страшные слова: мама умерла.
- В этом случае слова обрели свою изначальную сущность.
- Я не хочу этой сущности! - воскликнула Маша. - До чего же примитивна классика! Я жизни своей не пожалею, чтобы бороться с этим примитивизмом. Их время кончилось!
Миша осторожно положил руку ей на плечо, но Маша тут же отстранилась.
- Не надо, - сказала она.
- Ты какая-то дикая.
- Я - ворона! Способна к сложным формам поведения, поэтому настоящую жизнь я не пускаю в свои рассказы, поскольку настоящая эта жизнь чужда искусству, надсмехается над искусством, убивает искусство. Непосредственная жизнь, составляющая, собственно, суть классической литературы, все эти историйки чичиковых, обломовых, гуровых, - примитивы, чтиво для плебса.
Из правой двери появилась Ильинская. Она слышала последние слова Маши. Ильинская сказала:
- Извините, что вмешиваюсь, но плебс книг не читает.
Миша сложил руки на груди, сказал:
- В общем, это так. Зачем плебсу читать книги?
Следом за Ильинской вошли Александр Сергеевич и Алексей.
- О чем витийствуем? - спросил Александр Сергеевич.
Ильинская с улыбкой взглянула на него, сказала:
- О плебсе.
- Тема, достойная подробного рассмотрения, - сказал Александр Сергеевич и протянул Ильинской еловую шишку. - Посмотрите, какая красивая!
Ильинская взяла шишку, стала ее рассматривать, нюхать.
- Как выразительно пахнет смолой, лесом и даже Новым годом!
- А ведь в этой шишке закодировано несколько жизней, - сказал Александр Сергеевич. - Жаль, что елки не читают книг и относятся к плебсу! Вся природа относится к низколобому плебсу!
Маша подошла к нему и, глядя в лицо, с некоторым раздражением сказала:
- Вы этим хотите укорить меня, но я не обижаюсь. Я не обижаюсь! Ваше время прошло! Вам не дано проникнуть в запредельность моей словесной вязи!
- А я и не собираюсь проникать, - отшутился Александр Сергеевич. Мне Чехова достаточно: "Дуплет в угол... Круазе в середину..."
Из левой двери появились Абдуллаев с Соловьевым. У Соловьева в руках был пухлый скоросшиватель с квартальной отчетностью.
- Налоги режут без ножа! - фыркнул Соловьев.
- Загоняйте все в производство, - сказал Абдуллаев. - Прибыль покажите самую минимальную.
- Все плохо! - воскликнул Соловьев. - Государство грабительскими способами хочет сколотить бюджет. Но это у него не получается. Никто не хочет отдавать девяносто процентов честно заработанных средств на всех этих бывших коммунистов, номенклатуру.
- И это говорит бывший коммунист?! - усмехнулся Миша.
- Все мы - бывшие, - сказала Ильинская.
- А я - будущая! - из чувства противоречия сказала Маша.
- Бог в помощь, - сказал Александр Сергеевич.
Алексей вышел к рампе, нагнулся, взял балалайку, заиграл и запел:
Строем движется единым Большевистской рати мощь. Лётом сталинским, орлиным Всё ведет нас мудрый вождь...
Миша подошел к Александру Сергеевичу, спросил:
- Вы читали Пруста?
- Кто это?
- Понятно, - сказал Миша.
- А мы чай будем пить? - спросила Ильинская.
- Да, я распорядился, - сказал Абдуллаев. - На террасе.
- Сегодня хорошая погода, - сказала Ильинская и села на скамейку.
- Я бы об этом сказала иначе, - начала Маша. - Примерно так: воздыхать о воздушном воздухе воздушных замков, парить, не падая духом, в розовых, розовых, розовых лепестках утренней зари, в умысле намерения постичь непостижимое из ничего, поскольку из наличного и обычного никогда не вычитать розовой, розовой, розовой истины зари!
- Вы прелестны, очаровательны! - с чувством сказал Абдуллаев. - И чем непонятнее вы говорите, тем вы прекраснее!
- Я бы все это запретил, - сказал Соловьев.
Алексей тренькнул струнами балалайки и сказал:
- Ну что вы, господин Соловьев! Зачем запрещать человечеству размножаться? Нам нравится песня соловья? Нравится! А он от половозрелости поет! Так и молодежь. Она во все века пела без смысла. Ну, вот, посудите, я сейчас сыграю на этом отеческом инструменте хорошо знакомую вам мелодию...
Играет "Не корите меня, не браните".
- Что эта мелодия выражает? Да ровным счетом ничего.
- Мелодия многое выражает, - заметила Ильинская.
- Слово дано для слова, а мелодия дана для мелодии, - вполне определенно выразился Соловьев.
Маша села на скамейку рядом с Ильинской, сказала:
- И пространство мое широко, оно распахнуто шире широкого.
- Маша права, - сказал Миша.
- В чем? - спросил Соловьев.
- В том, что наше пространство шире широкого.
- Мне Чехова достаточно: "От трех бортов в середину..." - сказал Александр Сергеевич.