— Мы никогда не сталкивались с подобным. Тут не помогла бы пара отрядов, отправленных соседям в помощь, я говорю о полномасштабной мобилизации. И как много правителей доверились бы словам беспризорного сироты? Пророк, признаться, из меня никудышный, потому власть пришлось забирать силой. И только благодаря страху мне удается вести народ в нужном направлении.
— Так говоришь, словно люди — это стадо.
— Так и есть, — Корвус развел руками, — для богов мы не более, чем скот. Только не молоком и мясом мы потчуем наших покровителей, а своей раболепной покорной верой. И пролитой кровью.
— А ты, стало быть, и пастух, и забойщик, что поит Бога-Ворона кровью северян? — едва ли не прорычал Хальвард, чувствуя, как нить за нитью обрывалась та слабая надежда увидеть в нем хоть что-то от Кевина.
— Скорее, вожак стада, что рано или поздно положит свою голову на тот же алтарь, — угрюмо проговорил Корвус, уперевшись руками в край стола. — Но да, ты правильно понял суть этой войны. Каждая загубленная жизнь идет на пользу Богу-Ворону, без кровопролития не обошлось бы никак.
— Что же должно было случиться с тем беззлобным мальчиком, которого я знал, чтобы начать так рассуждать о людях? — не удержался от вопроса Халь.
— Теперь тебе интересно? — ехидно сощурился Корвус, сверкнув глазами. Пламя свечей отразилось в правом карем и словно утонуло в чёрном. — Ничего. Я лишь принял дар бога-отца. И тот, кого ты знал, перестал существовать. Передо мной встала задача, которую я обязан был выполнить любой ценой. Которую выполняю и посейчас. Ни для жалости, ни для сожалений, ни для тоски по дому не осталось места. Совсем.
— Какими бы неизбежными ни были жертвы, как может сердце кровью не обливаться, когда губишь всех без разбору, детей, стариков?
— Получается, как-то может. Я ни в коем случае не отрицаю, что мои методы жестоки. Но я с самого начала знал, что иного выхода нет и никогда не испытывал угрызений совести по этому поводу. Я начал воровать и убивать еще по дороге в края, где культ Бога-Ворона был развит лучше всего, а мне, прошу заметить, на тот момент было всего восемь зим.
— Что же он с тобой сделал? Остался ли ты вообще человеком?
— Если ты судишь о человечности только по тому, насколько хорошо спится по ночам после содеянного зла, то знай, мой сон крепок.
— И для чего ты мне это все рассказываешь?
— Я понимаю, что сдача лживого жреца — это не доказательство верности мне, а всего лишь твой просчет. Но зато я убедился, что твои честность и прямодушие никуда не делись с годами. И это хорошо. Возле меня не так много людей, неспособных на удар в спину. После полудня моя армия покинет Равницу, и я хочу, чтобы ты отправился со мной. Лично взглянешь на то, что подготовили для нас южане, — Корвус ненадолго умолк, пятерней закинул волосы назад, открыв лицо, после чего продолжил: — А рассказываю для того, чтобы у тебя не возникло ложных представлений, что я за человек.
Может, и стоило бы согласиться, попытаться выведать как можно больше, выполнить задачу, вверенную Ривану, а по прибытии в Гвинланд попробовать сбежать или как-то иначе передать сведения. Но тугой ком подкатил к горлу от одной мысли о том, чтобы встать на сторону Реилии, пусть и вынужденно, пусть для виду, а на душе стало отвратительно неловко, словно, прими Халь предложение Корвуса, об этом тут же узнают его соотечественники, а он даже объясниться не сможет. Нет, Хальвард так не мог. Хватит, наубеждался. Он не желал больше ни видеть и ни слышать того, кто когда-то был его братом.
— Я не могу последовать за таким человеком, как ты, — как можно спокойней проговорил Хальвард.
— Понимаю. Но попытаться стоило. Надеюсь, и ты поймешь, что отпустить тебя я, в любом случае, не могу. Но я рад знать, что тебя не зашибет где-то случайно во время моего марша по нашей родине. Брат как-никак, — и снова снисходительная улыбка на прощание.
Позже, в долгожданной тишине каменных стен, сидя на низкой лавке, Хальвард прокручивал раз за разом в голове этот разговор, силясь понять причины своего смятения. Сначала он жаждал выслушать Корвуса, да так, что даже не удосужился оценить риск, признаваясь, что послан сюда не один. А затем отказался от возможности хоть как-то окупить свою ошибку. Знания, что Корвус фанатично следует воле Бога-Ворона или того хуже, думает, что следует, никак не помогут в этой войне, и уж точно не стоят загубленной жизни.
Сложно понять, сколько времени он так провел, прежде чем скрипнула тюремная дверь. Хальвард ожидал увидеть кого угодно, но не белокурого жреца Корвуса. Тот дождался, когда дверь за ним запрут, скрестил руки на груди, повторяя жест своего господина и, взглянув на Хальварда сверху вниз, сухо спросил:
— Так значит, ты — тот самый брат, о котором я столько наслышан?
Не поднимаясь, Хальвард бросил хмурый взгляд на визитера, не зная, что и ответить.
— Скажи мне, почему ты сначала обвиняешь жреца в шпионстве, а потом отказываешься присоединиться к Корвусу? — сердито вопросил реилец. — Чего ты добиваешься?
Хальвард хотел было возмутиться, какое вообще дело этому Рауну до того, чью сторону он принял, но увидев осуждающий взгляд жреца, вдруг понял, что вовсе не в этом причина его негодования.
— Я не ожидал, что он поступит вот так, — признался Халь.
— Никто не ожидал, — внезапно сменив гнев на милость, жрец опустил руки и прислонился спиной к двери. — Риван мог послужить, независимо от того, кто и зачем его послал, а Корвус с ним даже не поговорил толком. Собственно, поэтому я и здесь. Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо. Я хочу, чтобы ты принял предложение Корвуса.
— Зачем? — удивился Хальвард.
— Продолжительное общение с «той стороной» выматывает его, делает раздражительным, лишает терпения, — проговорил жрец, понизив голос. — Сегодня он погорячился с жрецом, завтра он может совершить куда более серьезную ошибку. Ему нужно, чтобы рядом был кто-то трезвомыслящий.
— Подожди-подожди, почему ты решил, что меня это заинтересует? Любая ошибка Корвуса — это…
— Это, возможно, чья-то жизнь, — перебил Хальварда жрец. — А, судя по тому, что я о тебе слышал, ты не упустишь шанса заступиться.
— Если ты такой правильный, то отчего сам не вмешиваешься? — Хальвард поднялся. — Боишься потерять место возле царя, переча ему?
— Я перечу ему столько, сколько другие его подданные не переживают. Другое дело — слушал бы он меня.
— А с чего ты решил, что меня будет?
— Не знаю, — вздохнул жрец. — Может, и не будет. Но лишний голос совести ему не повредит. И твой мне кажется хорошим вариантом.
— Даже если я и соглашусь, — вторил его вздоху Хальвард, — Корвусу я уже отказал. Вряд ли он даст мне второй шанс.
— Об этом я позабочусь.
Халь не был уверен, что сработает, что он осилит, да Бетхор бы их всех побрал, он ни в чем не был сейчас уверен. Но присутствие в стане Корвуса хоть какого-никакого единомышленника внезапно ободряло, пусть у них были и различные мотивы.
— Если Корвус перестанет себя контролировать, — продолжил жрец, — он себя погубит. А вслед за поражением Бога-Ворона пострадаем все мы.
— Я понимаю армия южан, но что значит поражение бога? От смены покровителя еще никто никогда не умирал.
— А еще никогда не умирали сами боги…
========== 14. Рассвет ==========
— Пр-р-роснись! — всеобъемлющую тишину разорвало на части пронзительным криком, от которого сами собой распахнулись глаза, но перед ними предстала лишь точно такая же бесконечная тьма.
В необычайно пустой голове не обнаружилось ни единой мысли, только гулким эхом разносился сбитый ритм собственного сердца. Грудную клетку вдруг стало неприятно распирать, как оказалось, требуя хотя бы глоток воздуха. Но вместо вдоха получился сдавленный хрип, легкие же взорвались огнем, словно их доверху наполнили раскаленным свинцом. А вместе с болью пришло и осознание.
— Вставай! Ка-а-ар!
Он вскочил на ноги и чуть не расшиб лоб, ударившись о низкую деревянную балку, но едва ли заметил это, поскольку все внимание было сосредоточено на тугом узле, что сковывал запястья за спиной. Резкими рывками, подгоняемый горящими в агонии легкими, рискуя затянуть веревки еще сильнее, он смог-таки ослабить путы и трясущимися онемевшими руками сорвать удавку с шеи. С хрипом и тихим стоном от саднящей глотки и жжения в груди Риван сделал первый вдох.