Толстые пальцы Ильи ходили по ручке топора, его карие глаза, полные нерешительности, были направлены на распластавшуюся тушу. Неуверенный взмах топором — исходная позиция. Ещё одна попытка взмахнуть — исходная позиция. А ведь он только об этом и мечтал на лекциях в медучилище.
— Хэй–эх! — лезвие топора впилось в эльфийскую ляжку, обрызгав Илью горячей кровью.
Только это произошло, эльфийская туша подняла голову и неистово завопила. Завопил ей в ответ и Илья, оставляя топор торчать в ноге. Слава молча смотрел на этот необычный диалог, не понимая как реагировать. На несколько секунд он даже почувствовал облегчение и радость, подумал, что ещё не всё потеряно, но тут Илья вынул топор из ляжки и врезал тыльной его стороной эльфу по лицу. А затем — лезвием по шее. Ком подступил к горлу, слезы — к глазам, но Слава продолжил смотреть на эту жуткую сцену расчленения. Илья раззадорился не на шутку.
Совсем скоро Слава уже волок мешок, выходя из дома и следуя за настороженно оглядывающимся Ильей. Прошли к помойке в переулке, Слава прятал мешок в контейнер, а его друг стоял за углом и смотрел, не идет ли кто. Так, пока один возился на помойке, а другой глядел в безлюдный горизонт, наслаждаясь утренней свежестью, нежеланные гости нагрянули со стороны, совершенной никем не просматриваемой, произнеся вместо положенного этикетом "Доброе утро" мрачное "Руки вверх!". Пока Слава стоял в ступоре, а Илья, будучи незамеченным, убегал, запинаясь, куда глаза глядят, один жандарм снимал пистолет с предохранителя, а другой неловко доставал наручники.
— Меня заставили! — с глупым видом сказал Слава, прежде чем его пленили и опрокинули на землю.
— Так, что тут у нас… — один полицейский начал вытаскивать мешок из контейнера, но не очень успешно, — помоги–ка!
Второй подбежал и они вынули один окровавленный мешок. Слава с замершим сердцем смотрел сначала на это, а потом на то, как из помойки вынули, как кролика из шляпы, второй, похожий мешок, который он видел в первый раз. Полисмены улыбались, предвкушая награду от начальства, а несчастный Слава молился, чтобы во втором мешке были отходы с мясной лавки, или сбитая кем–то овца, даже ещё один нарезной эльф был бы не так плох, (с точки зрения закона) как человеческие останки, которые, на деле, и содержались в этом мешке.
Порядочный срок в тюрьме Славе обеспечил Кружок: чуть ранее, перед рассветом, карета с любителями поесть в придорожных забегаловках подъехала к шлагбауму на границе Переграда. Перед тем, как его проехать, нужно было пройти проверку. Из будки вышло трое пограничников в фуражках, попросили паспорта пассажиров, после чего внезапно слегка отклонились от рабочего устава и начали нещадно их избивать, а затем выбежали огромный Август и высокий эльф–пироман, чтобы присоединиться к веселью.
— Думали, просто так вас отпустим!? — завопил один из эльфов в костюме пограничника, сбрасывая с головы фуражку, — Мятежники всё доводят до конца! Женщин брать живыми!
Кружок лишился бы печени, лежа и покорно принимая удары мятежника, если бы извозчик не стал активно сопротивляться, раззадоривая остальных несчастных.
— Помогите тут! — кричал эльф, борясь с извозчиком, — женщин не отпускать!
Когда двое эльфов убежали на помощь, у Кружка появилась возможность найти взглядом Лилию, которую держал эльф. Она смотрела на него, он на неё, и весь мир вокруг замер, не было ни звуков, ни цветов, только движения её губ, в которых он прочитал что–то, что заставило его встать и… И убежать, схватив мешок с Горацием. Он бежал так сквозь улицы по лужам, не чувствуя ни скорости, ни тяжести, ни усталости. Ему даже не больше не составляло труда дышать через сломанный нос. Прошло порядка пятнадцати минут, прежде чем к нему вернулось сознание. Он стоял, мокрый от пота, среди мощеного переулка, держа в руках мешок. Тут он и без Санни догадался, что поступил как идиот, выискал ближайшую помойку и избавился от трупа. "Нужно вернуться за ней" — подумал Кружок, вызвав тем самым негодующую Санни, затеявшую очередную словесную перепалку:
— Ты думал, я этого не видела, а? Ну уж нет, мать твою, Кружик, нет, ты прямо сейчас нахуй остановишься, вправишь себе мозги ударом ближайшего кирпича о свой бестолковый сальный лоб, и как следует подумаешь, какого черта только что произошло.
— Не, я не буду этого делать. В смысле, мы могли бы прояснить ситуацию и на ходу?
— Ты идешь ТУДА? Парниша, тебе не кажется, что ты ведешь себя слишком уверенно для того, кто только что натворил столько абсолютно несуразной херни, хлебнув ушат дерьма с причмокиванием? Знаешь что, я абсолютно ничего не понимаю, ни капли, и, пожалуй, если бы нашелся в этом мире хоть какой–нибудь ублюдок, описавший все произошедшее в письменном виде, я бы не раздумывая дала ему поцеловать мою руку тем самым грязным и развратным образом, каким это обычно делают с разными глупыми фифами, при этом мерзко хихикающими и нагло краснеющими, потому что я не поняла ничего, нихуя ровно с того момента, когда мы вышли из забегаловки… Словно бы совершенно неподготовленному человеку открыли тайну мироздания, рассказав ее в виде балетной партии.