— Песнопение во славу низших! — возмущенно процедила королева Инесса. — Так я и знала, что она обвела нас вокруг пальца, когда выпрашивала баллы за аудиенцию!
— Зато она постоянно молится Филлагории! — подначил шут.
— Такое не замолишь, — коротко прокомментировала королева.
И пока Роттильда шла к конечной черте, страшное пение не сходило с ее уст. Даже сквозь густое дымное марево я разглядела, что перед самым выходом она сбросила с себя платье, стянув его через голову. Лишь тогда жуткий страх пробрал меня, разлившись смертельным ядом по крови. В плену серого дыма мы можем учудить что угодно на виду у всей Аэрии!
Что же будет со мной?
— Ибреса Лира Крэтчен, — проговорила Хельга, и я неосознанно попятилась в толпу
Глава 61
— Нет, — с моих губ предательски сорвалось горькое дыхание.
Дверной проем, окутанный серыми языками дыма, затрясся перед глазами, а вместе с ним — коварно ухмыляющееся лицо Хельги. Нетрудно было сообразить, насколько я ей не по душе.
— Тоже хотите отказаться? — холодно выцедила королева.
Задрожав, я поймала взглядом ее строгое, безупречное лицо. Зеленые глаза укоризненно щурились, наблюдая за мной, будто за букашкой. Будто специально выжидала: сломаюсь или нет.
О, Филлагория?! Что происходит? Это вправду я? Это я, Лира Крэтчен, веду себя, будто последняя трусиха?!
— Эй! — кто-то из девушек дернул меня за рукав. — Не спи!
— Прошу прощения, — пробормотала, словно во сне.
Собравшись с духом, я сделала шаг вперед. Лишь обернулась напоследок и посмотрела на Рэнимора. По его лицу гуляла мертвенная, незнакомая бледность.
Прости, Рэм. Это все эмоции.
— И не рассчитывайте, Хельга, — бросила я, перешагивая порог. — Я справлюсь.
— Буду рада вашим успехам, — язвительно процедили в ответ.
Дым бросился в глаза непроглядным туманом. Защипал веки, словно едкий газ, влился в легкие и заставил закашляться. Он пах пылью библиотек и прахом прошлого. Мертвыми расселенными домами, где стоит поломанная мебель, и обои вздуваются пузырями от сырости. Кладбищенскими склепами, где спят целые династии. И с каждым вдохом время вливалось в меня. Прорывалось в кровь, текло по сосудам, сминало пол и стены.
И вот, я стою на землистой тропке меж плодовых деревьев. Под ногами трещит коробочками физалис. Родной сад окутан утренним туманом, а я… Я в секунду помолодела на двенадцать лет.
— Мама? — кричу я, выбегая в туман. Плотный и влажный пар окутывает кожу, оседая на ней капельками. Я знаю: где-то за мутной завесой, за преградой кружевных крон стоит наш дом. Подпирает резной верандой облака и горбит красную крысиу. И я хочу туда.
Я бегу сквозь сад, но вновь и вновь тону в густом молоке тумана. Кругом одни деревья: целый непролазный лес. А серое небо зарешечено переплетениями веток…
— Мама!
Страх нарастает. Подкатывает к самой груди и хватает за горло. Я мечусь меж одинаковых стволов, как птица в клетке, но вижу только бесконечную белизну. Туман распахивает пасть навстречу, и его острые зубы истекают слюной дождевых капель.
— Мама, где ты?!
Страх стискивает ладонь на шее, и я останавливаюсь. Тщетно кусаю густой воздух, прошитый ядовитой белизной. Кашляю, выталкивая из себя едкий дым, и на миг вижу сквозь решетку стволов янтарные стены…
Показалось.
Туман заволакивает все. Небо, землю, деревья. Укутывает меня шерстяным коконом и переваривает, как безликое чудище. А я молчу. Никто и никогда не слышал меня, когда я плакала. Так зачем зря тратить силы?
— Я поведу тебя, — сквозь белую завесу проталкивается мужская рука, и я с надеждой перехватываю пальцы незнакомца.
И туман становится реже. Лучи света разбавляют его муть и рисуют передо мной знакомый силуэт. Олаф… Все тот же: гордый, высокий, статный. И пусть иллюзия рухнет, едва он сдвинется с места: при ходьбе Олаф хромает на правую ногу. Он все равно держится так, слоено достоин короны и всех звезд небосвода.
— Пойдем со мной, — говорит он тихо, и я сжимаю его пальцы сильнее своей детской ладошкой.
Так хочется поддаться. Спрятаться за его широкой спиной, стать его тенью. Ведомой. Чтобы ничего не решать и ни о чем не думать! Но…
— Я с тобой не пойду, — отвечаю я и разжимаю пальцы.
— Я знаю все твои секреты, — заговорщицки шепчет Олаф, и на его лице просыпается страшная улыбка. Нет — не улыбка: оскал хищного зверя!