…Вслед за детишками к машине Туйчи подошли сыновья и невестки старика. Туйчи привез им муку, рис, картофель и овощи, растительное масло, сахар и чай — полную декадную норму продуктов. Поэтому его появление вызвало восторг.
— Принимайте и гостя, — сказал он, поздоровавшись с Шамси и Камчином и кивнув их женам. — Знакомьтесь, это Дадоджон, брат Мулло Хокироха, недавно из армии.
— Да знаем его, знаем, — рассмеялся Шамси, обнимая Дадоджона.
— Прошу, добро пожаловать! — пригласил Камчин.
Сам дядюшка Чорибой сидел в комнате, за столиком сандала[41] и играл с самым маленьким внуком. Увидев Дадоджона, он молодцевато вскочил, крепко обнял его и, сказав «добро пожаловать», усадил рядом с собой. Столь же сердечно приветствовала Дадоджона и тетушка Рухсора, которая вошла вслед за сыновьями. Старики знали его чуть ли не с колыбели и радовались, что увидели живым-невредимым после стольких страшных лет.
Все расселись вокруг сандала и, коснувшись ладонями щек и подбородка, в один голос произнесли традиционное «аминь».
— Зима еще не пришла, а мы уже разжигаем сандал, — сказала тетушка Рухсора. — Все из-за вашего дяди, — кивнула она на мужа, — у ник ноги болят, а лучшего лекарства, чем тепло, для ног не найти, потому и разжигаем.
— Будто тебе самой не нравится сандал. Вечерами ведь залазишь в него чуть не по пояс, — засмеялся дядюшка Чорибой. — Жар сандала снимает любую хворь и усталость. Выбрал жизнь в открытой степи, должен знать, как можно прожить. Ты, Дадоджон, очень хорошо сделал, что приехал к нам, спасибо тебе, порадовал нас, озарил наш дом ярким светом. Будешь говорить с Рухсорой по-таджикски, и мы насладимся сладкими звуками таджикского языка. А то привыкли говорить только по-узбекски.
— Узбекский язык тоже красивый и звучный, — сказал Дадоджон. — Не зря, наверное, тетушка Рухсора почти забыла свой родной язык и говорит с вами по-узбекски.
— Верно, верно, привыкла к узбекскому, — согласилась тетушка Рухсора. — Отец моих детей обращается ко мне по-таджикски, а я отвечаю по-узбекски. Наши сыновья и внучата знают два языка.
В комнате сгустились сумерки, все стало расплываться в мутной синеве, и дядюшка Чорибой, обращаясь к старшему сыну, сказал:
— Давай, Шамси, покажи свое уменье нашему гостю.
— Хорошо, отец, я сейчас запущу, — ответил Шамси по-таджикски и вышел из комнаты.
— Ну сынок, рассказывай, как жизнь, как дела, чем занимаешься? — вновь обратился дядюшка Чорибой к Дадоджону.
— Отдохнуть хочу у вас, а заодно на чабана выучиться, — сказал Дадоджон, улыбнувшись, но голос его прозвучал отнюдь не весело, и это не ускользнуло от стариков: они удивленно посмотрели на него.
Но в этот момент зажглись яркие электрические лампочки — и дядюшка Чорибой не приминул похвалиться этим чудом, а потом невестки расстелили скатерть, подали чай, затем шурпу — густо заправленный картофелем и овощами жирный, острый суп — и на второе жаренную кусками баранину.
— А бутылок с горячительным у нас нет, — усмехнулся дядюшка Чорибой. — Как называют в городе эту дурно пахнущую, тошнотворную воду, что туманит мозги? Водкой? Вместо нее мы пьем чай, кумыс, молоко, они освежают мозги и укрепляют тело и дух.
— Я тоже не люблю водку, — сказал Дадоджон.
— Молодец! Папиросы тоже не куришь?.. Совсем молодец! У нас табака и днем с огнем не найдешь. Зато ешь сколько хочешь мяса и пей молоко, дыши свежим воздухом и наслаждайся тишиной и покоем. Отдыхай у нас, пока не надоест, набирайся сил и здоровья! — засмеялся старик.
— Спасибо, дядюшка, большое спасибо! — с чувством произнес растроганный Дадоджон. — Для того я и приехал, чтобы отдохнуть и насладиться общением с вами, послушать ваши мудрые советы и наставления и… кое в чем разобраться, подумать, как жить дальше.
Голос выдавал его состояние, и старики, услышав последние слова, вновь удивились. Но Дадоджон умолк, а расспрашивать не принято, и после короткого молчания дядюшка Чорибой сказал:
— Только одно заставим тебя делать: вечерами, когда будем свободны от дел и соберемся вокруг сандала, ты станешь читать нам книгу «Четыре дервиша».