Некоторые его защитники (увы, таковые нашлись!) утверждают, что факт получения взятки доказать почти невозможно. Позвольте усомниться. Нет и не может, не должно быть преступления, которое нельзя раскрыть. Если еще не выработали действенных мер борьбы со взяточничеством, то ускорьте эту работу, ибо любой преступник должен помнить о неотвратимости наказания.
Взяточничество — одно из худших злодеяний, и пусть над взяточником грозно вздымается карающий меч правосудия.
Вы согласны со мной, дорогие читатели?»
— Еще бы! — воскликнул дядюшка Чорибой.
Дадоджон посмотрел на него как-то растерянно и, почему-то сконфузившись, тихо сказал:
— Если все это подтвердится, Бурихон пропал. Даже не верится, что прокурор может брать взятки.
— Тут не от должности зависит, а от совести, — сказал дядюшка Чорибой. — Нет совести — нет и сил устоять перед соблазном. Деньги дают человеку власть, потому и тянут к себе, липнут к рукам и греют…
— Но зачем человеку такая уйма денег? — недоуменно произнес Туйчи. — Есть на еду и на одежду, и хватит.
— Это по-твоему, — усмехнулся дядюшка Чорибой.
Помолчали. Потом Дадоджон, как бы про себя, спросил:
— Все-таки интересно, в чем обвинили Нуруллобека? — И после небольшой паузы, вздохнув, сказал: — Если вы, дядюшка, увидите моего старшего брата, передайте ему, что одна из причин, по которой я не вернусь в кишлак, арест Нуруллобека…
— Почему? — удивился дядюшка Чорибой. — Какое это имеет к тебе отношение?
— Имеет, — снова вздохнул Дадоджон. — Ака Мулло поймет, а вам как-нибудь расскажу.
— А ответ на письмо не передадите? — спросил Туйчи.
— Нет. Скажи на словах, что я жив и здоров и занят по горло. Если увидишь брата раньше дядюшки, скажи и про Нуруллобека.
— Хорошо, — кивнул Туйчи.
Дадоджон снова взял в руки газету, посмотрел, от какого числа. Газета была позавчерашней. «Да, не поздоровится Бурихону», — подумал Дадоджон, и снова вспомнилась пословица: «Змея кусает сама себе хвост»…
29
Весь день то хлестал дождь, то сыпались мокрые снежные хлопья. Город и его окрестности окутала пепельно-серая мгла. В кабинете Аминджона электрический свет не выключался с самого раннего утра. Охваченный нетерпением, Аминджон пришел в райком на целых два часа раньше начала рабочего дня. Почта открывалась в восемь, он с трудом дождался, когда наступит это время, и, позвонив, попросил, как только придут газеты, срочно доставить ему вчерашний номер «Таджикистони Совети».
— Слушаюсь, товарищ Рахимов, — ответил начальник почты.
Республиканские газеты поступали в Богистан обычно на второй день: их сперва доставляли самолетом из Сталинабада в Ленинабад, а уж потом развозили куда на автомашинах, куда на пролетках или на арбах, куда на конях и ослах, по всем районным центрам и населенным пунктам. Но сегодня может помешать непогода. Вон что на улице делается! Она многому мешает…
План хлопкозаготовок едва-едва вытянули, но обязательства не выполнить. Колхозники и горожане собирают коробочки с недозрелым хлопком и извлекают его из них, чтобы сдать в счет вала. Но так далеко не уедешь. Да и какого качества этот хлопок? Хозяйствам он приносит убыток, из-за нехватки рабочих рук страдает промышленность. На пленуме обкома справедливо критиковали их район и персонально Аминджона за неудовлетворительную организацию хлопкозаготовок. Помешала непогода, ах как помешала!..
«Но только ли она виновата?» — спросил себя Аминджон.
Однако сосредоточиться и проанализировать ошибки он не смог: часы пробили девять и их гулкий звон вернул мысли к газете, в которой, Аминджон знал, опубликован фельетон, бичующий районного прокурора Бурихона и председателя колхоза «Первое мая» Пир-заде. Аминджон узнал об этом благодаря звонку автора, который сообщал, что, несмотря на попытки помешать, его фельетон наконец-то увидел свет. Несколько позже по радио передали обзор республиканских газет, и среди материалов, опубликованных в «Таджикистони Совети», диктор упомянул фельетон «Рад услужить».
Автор был собкором газеты по области. Материал он взял в районном суде, у его председателя Одинабека Латипова, который разбирался в этом деле. Судья оправдал землемера, привлек к ответственности Пир-заде и осудил его на пять лет. Областной суд оставил приговор в силе. Подтвердил его сперва и Верховный суд республики, но потом, очевидно после очередной кассационной жалобы, взял дело в свое производство. Фельетонист оказался молодцом, человеком принципиальным и настойчивым, он упорно шел по следам и во многом помог правосудию. Аминджон был в курсе, так как несколько раз по его просьбе беседовал с ним на эту тему. Услышав от него, что, кажется, в деле замешан районный прокурор, Аминджон поначалу оторопел.