Аминджон уселся напротив. Он подосадовал на себя за резкость тона: «Говорю, как с Бурихоном, черт бы его побрал!» — и, угадав, что тетушка Нодира целиком и полностью относит упрек к себе, счел необходимым уточнить:
— Нашей с вами вины, не только вашей. Есть и моя.
Тетушка Нодира молча, лишь взглядом, спросила: «А ваша вина в чем?» Но Аминджон опять заговорил о колхозе.
— Дело в том, что у вас в колхозе не из одного воротника тянут голову, каждый смотрит в свою сторону. Партийно-комсомольская ячейка фактически бездействует, ее работа пущена на самотек. Да, Сангинов часто болеет, сердце у него никудышное, знаю, что нуждается в отдыхе и серьезном лечении, но ведь каждый коммунист, каждый комсомолец, а не только руководители должны проявлять высокую сознательность и активность. У вас же многие из них пассивны, отличаются, простите за сильное слово, от обывателей лишь тем, что носят в карманах партийный или комсомольский билеты. Ослабление роли коммунистов — это, несомненно, главная причина вашей неудачи. А вторая — в запущенности идеологической, политико-воспитательной работы. Недруги и все, кому выгодно, ловко пользуются этими двумя важнейшими обстоятельствами и перетягивают людей на свою сторону, играя на их слабостях. Возродились, а в некоторых случаях и усилились предрассудки, оживилась религиозная пропаганда, многие совершают намазы, держат уразу[43] — и фактически целый месяц не работали. А вы говорите, не хватало рабочих рук, переоценили свои силы…
Тетушка Нодира убрала руку со стола. Она смотрела на Аминджона во все глаза. Усмехнувшись, он продолжал:
— Как-то пришел ко мне один из ветеранов вашего колхоза, между прочим, член партии, бывший красный партизан. Попросил оказать ему материальную помощь, жаловался, что трудно сводить концы с концами, не хватает денег. Спрашиваю, а семья большая? Сам пятый, говорит, жена и три взрослые дочери. Но работает он один, дочери сидят дома. Я спросил у него: почему? Он удивился вопросу, округлил глаза и сказал, что где это видано, чтобы девушки на выданье работали в поле, кто же тогда замуж возьмет их? Вот вам одно из проявлений предрассудков. А таких людей, вы думаете, мало? К сожалению, много. Намерение у вас было благородное и правильное — обойтись собственными силами, но организовать эти силы, поднять их не сумели. Поэтому я и говорю, что виноваты мы с вами — вы и я, и наша вина тем более велика, что нанесла колхозу не только материальный урон, это, в конце концов, поправимо, но и моральный. У людей подрывается вера в возможность противостоять силам природы, усиливаются пассивность, иждивенческие настроения, если хотите, появляется и покорность судьбе — дескать, все от бога. Как говорил ваш Мулло Хокирох, бог и вымочит, бог и высушит. Яд предрассудков — сильнодействующий яд, его не просто обезвредить. Мы затвердили: «Бытие определяет сознание», но при этом частенько забываем, что бытие меняется стремительнее сознания. Что предрассудки живучи еще и потому, что многолики, то есть приспосабливаются к новым условиям. Мы отдаем основные силы решению хозяйственных вопросов, тут мы конкретны и деловиты, чего пока не скажешь о нашей политико-воспитательной работе.
Собственно, Аминджон убеждал во всем этом не только тетушку Нодиру, но и себя, ибо теперь, после острой критики на пленуме обкома, ему предстояло тщательно проанализировать причины допущенных провалов и сделать выводы. Секретарь обкома, правда, оговорил в докладе, что он, Аминджон, принял район только в середине года, но утешение слабое. На фронте командир не имел права проиграть бой, если даже принял подразделение за час до начала операции. Так надо работать и здесь. В этом он твердо уверен. Поэтому, помогая тетушке Нодире разобраться в причинах отставания, Аминджон и сам извлекал уроки. По неистребимой учительской привычке старался докопаться, что называется, до самых корней. Лишь познавший причину недуга может исцелить его, и только тот, кто работает не покладая рук, может достигнуть цели. Как мудро заметил Носир Хисроу, поэт из блестящей плеяды классиков таджикско-персидской литературы: