— Ничего не понимаю, — сказал Дадоджон. — Что сделал Бобо Амон с ака Мулло?
— Ну, это… Вы же его знаете… Вспылил и ударил…
О том, что Бобо Амона за это арестовали и что вот уже семь или восемь дней, как его не стало, Марджона умолчала. Не сказала она и о том, что Бурихон, который и без того висит на волоске, и Абдусаттор, арестовавший Бобо Амона, боятся, как бы их не обвинили в смерти кузнеца.
В то утро, когда его взяли, Бобо Амон твердо решил рассчитаться с Мулло Хокирохом сполна. Он проснулся с намерением быстренько позавтракать, пойти к этому ползучему гаду и выложить ему все, что знает про него и за что ненавидит, а потом удушить, бросить людям к ногам и сказать: «Вот теперь пусть судит меня закон, я приму наказание с чистой душой и спокойной совестью, потому что отомстил за дочь и за нашего героя Карима-партизана. Больше всего я виноват перед миром в том, что так долго молчал и не вывел этого негодяя на чистую воду раньше. Мир был бы тогда чище, и Наргис не покинула бы меня».
…Это было в годы басмачества, когда отец Мулло Хокироха — охотник Азиз, — сдавшись властям и получив амнистию, пытался сдержать свое слово. Вы уже знаете, что прежние сподвижники Азиза не оставляли его в покое и требовали, чтобы он вернулся в их ряды, убив Карима-партизана. Они действовали через его сына Самандара, теперешнего Мулло Хокироха. И когда сын не справился с поручением, то есть не сумел уговорить отца, они стали понуждать на убийство его самого.
Бобо Амон в те тревожные дни был в добровольческом отряде. Однажды басмачи схватили его, жестоко избили и уже собирались перерезать горло, но предводитель банды — курбаши — вдруг вспомнил, что у него расковался конь. Вспомнил об этом и еще кое-кто. И Бобо Амона оставили жить до тех пор, пока не найдут кузню и он не исполнит работу. Три дня и три ночи басмачи таскали его с собой, положив, как куль, поперек седла. На четвертые сутки они остановились в какой-то лачуге на лесистом склоне горы. Шел дождь, громыхал гром, сверкали молнии. Бобо Амон лежал на вонючей войлочной подстилке в углу хижины лицом вниз, а басмачи, рассевшись вокруг очага, жадно насыщались. Продукты им принесли трое мужчин, двое из них, судя по голосам, были в годах, а третий молодой.
— Наотрез, говорите, отказался? — спросил, рыгнув, курбаши. — Значит, слово, которое дал безбожникам, для Азиза-охотника сильнее веры в аллаха?
— Истину молвили, господин, — сиплым голосом ответил кто-то.
— А что скажешь ты, его сын?
— Все от бога, сударь, бог и вымочит, бог и высушит, — зазвенел молодой голос. — Оставим отца в покое, изыщем другие пути.
Курбаши снова рыгнул и грязно выругался. Потянулось молчание. Бобо Амон затаил дыхание. Он притворился спящим и напряг слух.
— Хорошо, — сказал курбаши, — тогда это сделаешь ты.
— Я?! — вскрикнул сын охотника. — Вы шутите, господин.
Курбаши рассмеялся.
— Какие могут быть шутки? Карим-партизан должен отправиться к праотцам, и ты поможешь ему.
— Я скромный, смиренный послушник. Мне предназначено проникать в души людей, мое оружие — божье слово. Я не держал никогда в руках ни меча, ни ножа…
— Мы дадим тебе нож, — опять хохотнул курбаши. — На, держи… Бери, говорю! — повысил он голос и потом властно и твердо сказал: — Запомни, Самандар, сын Азиза: если ты не вернешь мне этот нож работы лучших ура-тюбинских мастеров с кровью Карима-партизана, я омочу его в твоей крови!
Вдруг грянул выстрел, басмачи повскакали с мест и, забыв про Бобо Амона, выбежали из хижины. Затарахтел пулемет… Связанный по рукам и ногам Бобо Амон напряг все силы и сумел перевернуться на спину. Красноармейцы, атаковавшие басмачей, спасли его.
Возвратившись в родной кишлак, Бобо Амон узнал, что пропал Самандар, сын Азиза-охотника. Он спросил, давно ли, и, услышав ответ, высчитал, что он исчез через два дня после той ночи. С Каримом-партизаном ничего не случилось, до его злодейского убийства было еще несколько лет, и Бобо Амон успокоился.
Но он не мог побороть своей неприязни к Самандару, вернувшемуся в кишлак в обличье Мулло Хокироха, он запомнил его слова: «Мое оружие — слово божье, мне предназначено проникать в души людей», — и чем успешнее ему это удавалось, тем больше Бобо Амон ненавидел его.
Кузнец понимал, что никто не поверит, если он обвинит Мулло Хокироха в убийстве Карима-партизана, так как весь кишлак и все в округе видели, какие установились у них отношения и как переживал и страдал Мулло Хокирох, узнав о злодействе. Да и сам Бобо Амон сомневался в его причастности к убийству. Не имея доказательств, не хотел брать греха на душу. Он был твердо уверен в одном: никакой Мулло Хокирох не праведник, ибо, как говорили мудрецы, «кто мерзок — мерзостью змеиной обладает».