Но будьте осмотрительны, знайте, куда ступить, остерегайтесь врагов! Не верьте ни одному человеку — люди злы и завистливы, держитесь только друг друга, не посвящайте в свои тайны третьего, только двое должны их знать, вы двое!..
Марджона слушала и думала, что старик со своими поучениями и наставлениями завелся надолго, а кому они нужны? — все знаю и без тебя. Как-нибудь соображу, обойдусь! Живуч, как ворон, боюсь, еще не скоро помрешь! Спасибо за доброе дело, за то, что вешаешь братику своему цепь на шею, а конец отдаешь мне. Быстрей проверни это дело, остальное — пустяки. Можешь оставить нам наследство и проваливаться в тартарары, только об этом и мечтаю. Если ты, не дай бог, опять встанешь на ноги, я не смогу оседлать твоего братца и ездить на нем так, как желаю, — ты, ворон живучий, ты будешь мешать! Да, ты сейчас за меня, ты думаешь, что я родилась для того, чтобы угождать тебе и твоему братцу, быть служанкой, рабой, исполнительницей твоей воли. Но как только увидишь, что надежды твои оказались пустыми, скрутишь меня в бараний рог. Я не брата твоего боюсь, он будет плясать под мой барабан, я тебя боюсь. Ты шайтан, ты коварен, беспощаден, жесток. Не дай бог оказаться у тебя в немилости. Не знаю, в кого твой брат, он, в отличие от тебя, простак, мягок и добр, как раз какой мне нужен. Он будет воском в моих руках…
Марджона искоса, краешком глаз, глянула на Дадоджона: он склонил голову, кажется, весь внимание. А о чем думает он на самом деле?
Дадоджон действительно слушал вполуха. С него было достаточно того, что ака Мулло сказал в самом начале. И теперь он думал о том, что надо подчиниться, другого выхода нет. «Хочешь не хочешь, надо жениться на этой Марджоне-Шаддоде. Что ж, может, она и вправду станет хорошей женой, помощником, другом. Главное, любит меня и, кажется, сильно. Если бы не любила, наверное, не приехала бы за мной в степь. Но ее братья — плохие, нечестные люди. Слава богу, хоть разбойник Шерхон не появляется здесь, а Бурихон под боком. Надо добиться, чтобы она отказалась и от него, иначе спокойной жизни не будет. Хорошо, если ака Мулло не умрет, хоть бы выкарабкался — будет с кем советоваться, за кого держаться! Но увы, он плох… Доставлю ему последнюю радость, исполню его желание…»
С этой мыслью Дадоджон поднялся с места и сказал:
— Хорошо, мы сейчас пойдем, напишем заявление и покажем вам, а утром зарегистрируемся в сельсовете и принесем свидетельство. Благословите нас!
Старик молитвенно воздел руки и поднес их к лицу, молодые сделали то же самое. Старик пробормотал себе под нос какие-то слова и, громко выговорив «аминь», провел ладонями по лицу. Молодые повторили его жест, сказали «аминь» и вышли из комнаты.
Когда за ними закрылась дверь, Мулло Хокирох хихикнул. Он вдруг ощутил прилив сил, оживился, лицо его просветлело, глаза заблестели, он обвел взглядом комнату. За двумя небольшими оконцами уже сгустились сумерки, с потолка свисала на цепях десятилинейная керосиновая лампа, заливавшая комнату жарким желтым светом. В центре комнаты стоял сандал, в передней части — вход в чуланчик. Дверца от него всегда на замке, а ключ всегда при нем. Да, а где он сейчас? Где все ключи?
Мулло Хокирох рывком приподнялся, пошарил под подушкой, ключи оказались на месте. Он облегченно вздохнул. Почему-то вдруг вспомнилось, как неожиданно нагрянула ревизия, которую организовали председательша Нодира и главбух Обиджон, и как ключ застрял в замке и не хотел поворачиваться. Да, тогда он изрядно поволновался, боялся, что впопыхах не успел привести все бумаги в порядок, ведь у него была всего одна ночь, его предупредили поздним вечером. Но зато как он смеялся, когда ревизоры вновь ничего не нашли. Чудаки! Организаторы ревизии, да и сам секретарь райкома, к которому они обратились, забыли, что нет такой тайны, о которой нельзя узнать, что иногда свои мысли не стоит доверять даже подушке, на которой спишь: в ревизорской группе нашелся свой человек. Хорошо, что «своим» людям он никогда ничего не жалел, не скупился, хорошо, что никогда никому не доверял ключи.