Шерхон крепко ухватил Дадоджона за локоть и повел его в привокзальный ресторан. Народу там было видимо-невидимо, и почти на всех столах одна и та же еда: помидоры и огурцы, салат из редьки, тонкие ломтики черного хлеба, какая-то серая, похожая на болтушку, похлебка, яичница из яичного порошка… скудная пища первого послевоенного года, которую запивали бледным, жидко заваренным чаем. Изредка на столах виднелись бутылки с лимонадом и пивом, и уж совсем мало кто распивал вино или водку, хотя и вино, и водка давно уже были в свободной, так называемой коммерческой продаже — без карточек, но втридорога.
Из разноголосого гула доносились обрывки разговоров:
— …Дома, пишут, полный разор. Но кому поднимать, как не нам?
— …Жахнул самурая кулаком промеж глаз, «хенде хох» кричу, забыл, что не фриц…
— …Дойдет черед и до нашей матушки-Сибири, богатств она несказанных…
— …Бывало, пахала и на себе. Теперь мужики возвращаются — легче…
— …А она и поверила, что убит…
— Дадо, не отставай! — сказал, обернувшись, Шерхон.
Он направился к ширмам, отделявшим зал от буфета, кухни и других служебных помещений, и, сдвинув одну из них, кивнул опешившему Дадоджону:
— Проходи!
Дадоджон последовал за ним. Ни буфетчик, ни официантки даже не взглянули на них. Шерхон толкнул узкую дверь, за которой оказался длинный полутемный коридор, а в конце его — большая комната, заставленная до самого потолка всевозможными коробками, ящиками и мешками. Возле единственного окна стоял массивный письменный стол, за ним сидел полный круглолицый мужчина и, поглядывая в какие-то бумаги, ловко щелкал на счетах.
— Привет, Берды-ака! — бросил Шерхон с порога, войдя в комнату, как в собственный дом. — Даже по ночам щелкаем?
— A-а, Шерхон, здравствуй, здравствуй! — произнес мужчина, быстро поднявшись навстречу. — Давненько не бывал, где пропадал?
— Вот заявился, — ухмыльнулся Шерхон и представил Дадоджона: — «Лейтенант — мой брат, отслужил и едет домой. До прихода почтового еще есть время, пойдем-ка, говорю, к Берды-ака, он сообразит нам местечко в своем кабинете, посидим, потолкуем. Три года не виделись.
Берды-ака смерил Дадоджона бесцеремонным взглядом, затем осклабился и сказал;
— Очень хорошо, добро пожаловать! Прошу, располагайтесь, — кивнул он на столик, стоявший в углу. — Я сейчас, распоряжусь, приготовят все, что надо.
— Нам ничего не надо, — возразил Дадоджон. — Мы только посидим и, если вам не помешаем, немного поговорим. На улице дождь, мокро…
Шерхон и Берды-ака прыснули, Дадоджон, удивленный, уставился на них, и тогда Шерхон, все еще смеясь, взял его за руку и подвел к столику:
— Садись, дорогой, остальное предоставь нам!
— Нет, ничего не нужно, — вновь произнес Дадоджон. — Я сыт, да и поезд вот-вот подойдет.
— Семьдесят третий, что ли, почтовый? — спросил Берды-ака. — Не бойтесь, он опаздывает на час с лишним, так что все успеете. Шерхон, занимай гостя разговорами, а я пойду распоряжусь. Не соскучитесь?
— Как-нибудь перебьемся, — махнул рукой Шерхон и, поморщившись, сказал Дадоджону: — Однако руку ты мне вывихнул…
Дадоджон потупился.
— Ладно, пустяки, — ухмыльнулся Шерхон. — Кидай свой мешок, снимай, если хочешь, шинель, тут тепло и не мокро. — Он сбросил с себя пальто, остался в полувоенном, с отложным воротником, сером кителе и синих брюках, заправленных в сапоги. — Чувствуй себя как дома, я здесь свой человек, на Берды-ака тоже положиться можно. Он жизни для меня не пожалеет. Да, да, ты не смотри, что твой Шер-ака — вроде простачка, бедно одет. Кой-какую силу да почет мы тоже имеем, и в таких вот местах нас носят на руках.
— А кто такой Берды-ака? — спросил Дадоджон.
— Берды-ака — правая рука директора ресторана. Через него проходят все эти богатства, — показал Шерхон на мешки и ящики, в которых, как догадался Дадоджон, были продукты.
— Вы работаете в ресторане?
— И в ресторане, и в общепите.
— Кем?
— Да там, этим… удальцом-молодцом! — рассмеялся Шерхон.
В это время появился официант с большим подносом, на котором были две тарелки с салатом из редьки и помидоров, блюдо с жирной, зажаренной целиком курицей, пышная, на молоке и масле, румяная ташкентская лепешка, бутылка водки и две рюмки. Расставив все это на столе, официант, нимало не смущаясь, спросил, не надо ли принести еще чего, и, услышав от Шерхона короткое «спасибо», расплылся в подобострастной улыбке.
— Всегда рады служить, — сказал он. — Если что, не сочтите за труд позвать…
— Хорошо, иди, — грубовато перебил его Шерхон и, когда за официантом закрылась дверь, подмигнул Дадоджону: вот, мол, как почитают, ковром готовы стелиться.