Чайханщик сидел в той же позе, удобно вытянув ноги, и теперь сыпал в чайники заварку. Потом взялся протирать пиалки. На свой самовар он так ни разу и не взглянул. Дадоджон почувствовал раздражение. Теряя терпение, он сказал:
— Сколько еще ждать? Да пошуруйте хоть!..
Чайханщик ожег его насмешливым взглядом и не удостоил ответом. Один из шоферов покачал головой:
— Не надо понапрасну нервничать, дорогой. Здешний автобус как необъезженный конь. Если ему будет угодно, то придет не раньше полудня. Так что успеете напиться, выпьете не один, а хоть десять чайников чая.
— Но написано, что ходит с шести утра?!
— Написать все можно. Ты попробуй автобус наладить, — вступил в разговор второй шофер, кряжистый малый с рыжеватой бородкой. — Первый раз, что ли, в нашем Богистане?
— Первый, первый!.. — воскликнул Дадоджон таким тоном, каким дети передразнивают друг друга. — Ну и что, если и первый?
— Поживете — привыкнете, — сказал чайханщик с едва уловимой усмешкой.
Дадоджон ясно видел, что он взял два чайника, залил их на четверть кипятком и отставил в сторону. Через пять-шесть минут заварка распарилась бы, тогда чайханщик, долив кипятка, выдержал бы еще минуту-другую и подал бы хороший, крепкий душистый чай. Но вся вчерашняя и сегодняшняя злость бросилась Дадоджону в голову, и, забывшись, он закричал:
— Врете! Никогда не привыкну!.. Лодыри несчастные, болтуны, разгильдяи. Вам бы только пожрать да языками чесать, строить насмешки! Распустились тут за войну!..
Шоферы смотрели на него изумленно. На лбу чайханщика резко обозначились зигзаги морщин. Распаляясь все более, Дадоджон продолжал кричать, что повсюду развелись подлецы, грабители и воры, но не долго им царствовать, пусть не надеются на снисхождение!.. Бывшие фронтовики, люди, пролившие за Родину кровь, не потерпят, чтобы всякая тыловая крыса издевалась над ними, они возьмутся за негодяев, прижмут к ногтю проходимцев, раздавят паразитов и гадов. Теперь будут и билеты на поезда, и автобусы станут ходить по графику, и вовремя закипят самовары!..
Закусив удила, Дадоджон бросил в лицо чайханщику:
— Разжирели, пока другие кровь проливали, лень шевельнуться!
Чайханщик побледнел, его глаза недобро сверкнули. Опираясь одной рукой о край столика с чайниками, другой держась за стену, он тяжело поднялся. Ноги у него не сгибались, не было у него ног — были протезы.
— Защитничек, — презрительно вымолвил чайханщик. — Он проливал кровь, а мы тут жирели… Спеси девать человеку некуда.
Дадоджон осекся, остался с разинутым ртом. Кровь отхлынула от лица, по телу пробежала нервная дрожь. Он попятился, будто затравленный, огляделся. Шоферы смотрели на него осуждающе и брезгливо.
— Дурак, — сказал тот, что с бородкой. — Он в Сталинграде насмерть стоял, у него орден Ленина.
Второй шофер, сидевший до этого вполоборота, теперь развернулся всем корпусом, и Дадоджон увидел на его груди орден Славы и несколько медалей. Не разверзлась земля, чтобы Дадоджон мог провалиться со стыда. Схватив вещмешок, он пулей вынесся из чайханы.
Терзаясь немым раскаянием, Дадоджон бродил по пустырю близ станционных амбаров. Солнце поднялось уже высоко, стало припекать и подсушивать грязь и лужицы — следы ночного дождя. Было душно. Дадоджон вернулся на вокзал, разыскал водопроводную колонку и умылся. Студеная вода освежила его. Он принялся мыть сапоги, и как раз в этот момент мимо торопливо прошли шоферы и их беспокойный начальник — усач. Шофер с бородкой обернулся, придержал шаг и сказал:
— Лейтенант, автобус пришел, беги!
— Спасибо! — крикнул Дадоджон ему в спину и, подхватив шинель и вещмешок, помчался к остановке.
Но втиснуться в маленький автобус ему не удалось. Не уехало человек пятнадцать. Провожая взглядами дребезжащий и тарахтящий, стреляющий выхлопными газами автобус, люди со вздохом говорили, что если появится второй, то не раньше, чем через три-четыре часа, и что ждать бессмысленно.
«Конечно, бессмысленно!» — подумал Дадоджон, глянув на часы (уже десять!), и решил добраться пешком. Он знал, что до Богистана километров двенадцать-тринадцать, часть дороги заасфальтирована, часть вымощена булыжником, и уже километра через полтора потянутся по обеим сторонам сплошные сады — будет и тень, берегущая от палящего солнца… «Дурак дураком!» — обругал себя Дадоджон за то, что потерял столько времени. К черту автобус! К черту эту станцию! К черту раздумья и сомнения, все к черту, только вперед! Скорее в кишлак, на берег речушки, где должна ждать Наргис, — он просил, умолял ее прийти, и она обещала. Сперва он увидится с нею, а потом уж с братом и с прочей родней…