— Ласточка пришла,— встретил меня Рогдай. Леша сидел на толстой чурке, заменявшей кресло, любимом месте профессионального инвалида-гипертоника Муравского. Между прочим, инвалид пошел в гору, он теперь утверждал, что он контуженый.
— Какая Ласточка? — спросил я, оглядываясь на Серафиму Петровну.— Я не один. Кончай шутки.
— Тебя Ласточкой до смерти буду звать. Как ты с машины-то сиганул? Ну, смех... Расскажи. Ну дал. «Глядите, как прыгаю». И прыг, и прямо в канализацию.
— Откуда тебе-то известно? — удивился я.
— Весь город знает,— засмеялся Рогдай. Потом уставился на вошедших.— Кого привел? Знакомые? Из какой деревни?
— Им ночевать негде,— сказал я.— Только в город приехали.
— Хлеб да соль,— выступила вперед Серафима Петровна — Извините, что вторглись незваные. Произошло недоразумение. Мы гороно искали, юноша принял участие в поисках.
— Училка, что ли? — спросил Лешка-моряк.
— Ага, по литературе. Из плена притопала.
— Племя младое,— раскланялся Лешка.— Племя незнакомое.
— Настенька, Елочка и Ванюша. Мы спаслись от сорока бомбежек, спасались у партизан.
— Проходите, проходите,— прервал я новый водопад слов.— Она китов ищет, на которых земля держится, пока поживите у нас. Киты сейчас в эвакуации, в районе Ташкента оборону держат.
Подвал никогда не казался мне таким убогим, как в тот вечер. Мокрый, красный камень с обвалившейся штукатуркой, лужа у порога, лужи по углам, душно, сыро, темно. Скамейки вместо кроватей, посредине «буржуйка», в углу дрова — наломанные в развалинах несгоревшие подоконники и перила. Ящики из-под снарядов, закопченный дымом потолок, на стене висит немецкий автомат — Рогдай повесил для красоты.
— У нас здесь не гостиница и не общежитие,— сказал мрачно Рогдай.— Приводишь лапотников, Ласточка, без согласия коллектива.
— Дети подземелья,— сказал Лешка.— Места хватит. Не обращайте внимания, меня хуже встретили, чуть не набили бока.
— Чего командуешь? — попер на Лешку Рогдай.— Кто ты такой? Если пустил, так сиди и молчи.
— Ша! — оскалился Лешка, потом встал и с улыбкой пошел навстречу Серафиме Петровне.— Трудновоспитуемый ребенок. Пусть вас не беспокоит. Для училки, для учительницы... Позвольте вашу руку, милости просим.
— Ради бога,— попятилась ошарашенная приемом Серафима Петровна,— Не нужно. Сами устроимся. Мы закалились. Мы же русские. И в сугробах ночевали. Сорок бомбежек перенесли...
— Встань, балбес, извинись... Сними шапку перед учительницей! — взорвался Лешка и оскалился, как блатной на толковище.— Что сказал, шкет!
Рогдай встал, он кусал губы. Он свирепел. Я ждал истерики.
— Друзья,— распростерла руки Серафима Петровна.— Пусть будет мир в вашем доме. Настенька, Ванюша. Елочка, вставайте, пойдем.
— Кончай базар! — вмешался я.— Рогдай, кончай, буржуин нашелся. А если наша мама сейчас так же где- нибудь ходит?..
— Да ладно! — сдался Рогдай.— Извините! Мы его ждали. Он сегодня с машины затяжной прыжок сделал. На базаре со смеху умирали, когда рассказали с хлебозавода. Спортсмен-рекордсмен.
— Степа,— так почему-то представился Лешка.— Этот мальчик, Альберт Васин, молодец, что догадался привести вас, он сегодня совершил героический поступок: он с товарищами разрядил бомбу замедленного действия с часовым механизмом, спасли хлебозавод и свою жизнь. Так что... Мы и ожидали его, хотели отметить. Девочке не нравится подвал? Мне тоже. Когда будете замуж выходить, у каждой из вас будет по персональной комнате, и ванная, и балкон. Гражданка учительница, сидайте, как говорят в Хохляндии. Я отлучусь на минуту. Други,— он обернулся к нам,— командуйте. Не позорьте третье сословие.
Когда Степа-Леша вернулся, в подвале командовал! Серафима Петровна. Учителя умеют командовать. Наверное, это и называется педагогическими наклонностями. Серафима Петровна шепнула что-то девчонкам, те взяли ветки и начали подметать, дрова собрали, вь»« несли в соседний «отсек», золу из печи выгребли. Волей-неволей пришлось помогать. На ящики постелили кусок клеенки, и ящики превратились в нечто иное.
— Ох, сколько стирки,— сказала Серафима Петровна, вытаскивая из-под лавок грязное белье.
— Я говорил, давай постирушку организуем,— шипел за спиной Рогдай. Из-за стирки и мытья трех мисок и трех котелков у нас происходили нескончаемые споры, чуть не до драки.
— Чистюля,— ответил я.— Химичил на базаре? Опять бушлат продавали?
— Два раза продали,— похвастался Рогдай.
— И два раза вам вернули и денег назад не потребовали?