Я вспомнил, как Галя учила меня танцевать. Я был переполнен ощущениями. Даже кончики пальцев помнили прикосновение к ее спине. Водила она в танце уверенно, и мое тело слушалось ее. И я удивлялся послушности своего тела. Она прижалась своей щекой к моей... И тут я стал деревянным... Она засмеялась, - отстранилась, и я опять начал слушаться ее. Чувствовал запах ее волос, ощущал их прикосновение, и был счастлив, и в то же время у меня вдруг возникла тоска, точно голод... Я глядел на спорящих, они были для меня далеко-далеко, в тумане, а Галя была рядом, она была во мне.
— Женщины,— доносились издалека слова Серафимы Петровны,— кладовая нации, куда нация, как в несгораемый шкаф, замыкает духовные ценности, когда наступает лихо для Родины. И пока жива хоть одна русская женщина, русский народ будет ' жить. Женщина, а не мужчина является хранителем традиций и национальных особенностей, и это пора знать.
«Она про Галю говорит»,— подумал я.
Я лег на постель.
— Хочешь спать, раздевайся, никогда не ложись одетым,— сразу среагировала Серафима Петровна.
Я послушно разделся.
— Не заболел?—участливо спросила Серафима Петровна.— Все разболелись. Ванятка горит как огонь. Что с ним делать? Утром врача придется найти. Ты когда уезжаешь, когда поезд уходит?
— Когда? Послезавтра, ранним утром, а поезд... На какой билет достанем.— Степа-Леша подошел ко мне, присел на край постели.— Ну-ка покажи язык... Не отворачивайся. Дай пульс. О, диагноз простой — Ласточка влюбился. Честное слово!
Девчонки перестали молоть зерно, зашептались, захихикали.
— Он может,— сказал Рогдай.— Он влюбчивый.
Девчонки опять захихикали.
Я промолчал. Наверно, они были правы — я влюбился! Вот интересно!
Я лег на бок, накрыл голову подушкой, и тут мой взгляд упал на стену, где раньше висел автомат Рогдая. Помнится, когда мы вернулись в Воронеж, пришли в подвал, зажгли коптилку, потом белили стены в полутьме, на том месте, где был вбит гвоздь, было, кажется, что-то написано. А что могло быть написано? Как я не обратил внимания на надпись?
Я встал, поставил табурет, залез на него, снял лампочку. Электричество — великое изобретение, не то что коптилка или лучина, светит сильно. Я снял лампочку, подошел с ней к стене, провод тянулся следом.
— Осторожнее! — завопил Рогдай.— Разобьешь,
будем в темноте куковать.
— Не помнишь, что здесь было написано?
— Когда?
— Зимой, когда первый раз делали побелку.
— Не помню... Что-то было...
Я зашел сбоку, отставил лампочку, через слой мела были видны две буквы К и С... К и С! Правильно, я видел эти буквы зимой до того, как мы их забелили. Они подсознательно запомнились мне, отложились на заветную полочку в мозгу, если такая полочка есть.
Как же я сразу не сообразил! Вот глупец!
«Это же Клара Скобелева! — захотелось закричать, но я почему-то промолчал.— Эти буквы были и на серебряных ложках, которые она прятала в дымоходе у себя в комнате».
— Какие буквы здесь? — спросил я у Степы-Леши.— Посмотри. Читай!
— Мы были. В... О... Дальше закрашено. Воронеж, что ли?
— К и С... Клара Скобелева. Нельзя отмыть, чтоб прочесть?
— Нет, замазали на совесть.
— Это инициалы. Нашей соседки. Она была здесь.
— Причудилось,— сказал Рогдай.— Да и как она могла бывать здесь раньше нас?
Я долго не мог уснуть, ворочался, мне приснилась тетя Клара. Она куском угля писала на стене что-то важное. Рядом стоял дядя Вилли в форме немецкого офицера. Они были в подвале, прятались. Странный сон, вещий сон.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Разбудили меня часа в четыре... Серафима Петровна металась по подвалу. Я впервые ее видел такой.
— Мама, что ж делать! — стонала она, натыкаясь на ящики, на двери, на нас.
— Что-нибудь придумаем,— пытался успокоить ее Степа-Леша, прыгая на одной ноге, не попадая второй ногой в штанину морских клешей. Рогдай шлепал по каменному полу босиком, а девчонки сидели в ночных рубашках с распущенными волосами и плакали.
— Что произошло?
— Надо было давно выбраться наверх,— как в беспамятстве продолжала говорить Серафима Петровна,— Ведь, Алик, можно было в соседнем доме поселиться. Там стоит лестничная клетка. Пока ее не заняли, займем, я буду, как лошадь, как бык, таскать кирпичи, месить глину. Сложим стенку, хоть солнце будет... А то живем в подвале, как крысы. В сырости, без солнца, без воздуха.