— Я себе ничего не беру, я все делаю для нас с тобой.
— «Слова, слова, где ваша сладость, слова ушли, осталась гадость»,— продекламировал дурацкий стишок Рогдай.— Свои деньги я с этого дня буду держать при себе. Ясно?
Он потребовал еще и карточки...
— Куда тебе их сдавать? — повторил я, беспомощно оглядываясь на Верку, которая поняла, что между нами происходит что-то нехорошее. В ее поддержке я не сомневался.
— Приказом по МВД города Воронежа,— сказал Рогдай,— меня поставили на полное котловое довольствие.
— Ну?
— Полное... И форму дали.
— А где она?
— В казармах... Дядя Кузя Храмченко и... в общем, мне ее перешивают в казарме. А карточки надо сдать, такой приказ. Ты меня не снимай с иждивения, в следующем месяце получишь за меня, будет у тебя дополнительный паек,— опять повторил он как заклинание.
— Спасибо, брат! Значит, полностью отделяешься?
— А ты скажи в милиции, что карточки потерял,— предложила Верка.— Рогдай, у тебя совесть в сорок первом потеряна.
— Начинать службу с вранья я не хочу,— сказал Рогдай.
— У, как заговорил! — удивился я.
— А погоны носить будешь? — продолжала Верка.
— Нет! Я буду без погон. Я буду воспитанником эскадрона. По приказу.
— Тепло устроился! — только и мог сказать я.— И все втихую, как это получилось?
— Алику нельзя вместе с тобой? — заинтересовалась Верка.
— Не знаю,— ответил, насупившись, Рогдай.— Нет, наверное.
— Наверное или нет?
— Я не спрашивал.
— Почему?
— Он гребет только под себя,— сказал я.— Он пирожными питается.
— Не твое дело! — отрубил Рогдай.— А насчет Алика... Пойдем завтра, поговорим. Мне жалко, что ли, но у него уже паспорт, вряд ли его воспитанником возьмут,— сказал и потупился. Он всегда глаза прятал, когда врал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На следующее утро мы сели на «двойку» и поехали по улице Кирова, мимо Маслозавода и парка Живых и мертвых, через всю Чижовку, по Чапаевской до кольца трамвая, где находились конюшни. Мы подошли к закрытым воротам, сваренным из тонких железных труб и выкрашенным в едкий зеленый цвет, как крем на коммерческих пирожных по тридцать рублей за штуку. Сбоку у ворот стояла сколоченная из фанеры на живую нитку проходная, где должны были проверять служебные удостоверения, но будка была пустая, пол в ней заплеван, валялись окурки и разбитая бутылка темного цвета без этикетки.
— Посиди здесь,— предложил Рогдай.— Я схожу разузнаю обстановку.
Валяй! — без энтузиазма согласился я. Сидеть в загаженной будке было противно. Я вышел к воротам, присел на корточки. Дело шло к осени. На солнечной стороне будки роились жирные навозные мухи, у травы грелись, как весной, красные «солдатики», жучки. Я наблюдал через ворота за жизнью эскадрона.
Прошли скопом милиционеры. Многие были с усами, один старшина, я догадался, что это Храмченко, взявший опеку над Рогдаем. И это называлось «ходить строем»? Эх, нет на милицию Прохладного, на худой конец Зинченко, научили бы ходить строем по уставу. Меня почему-то увиденное разозлило, особенно жирные мухи.
Милиционер в гимнастерке без пояса вывел из конюшни лошадь пегой масти, он держал ее под уздцы, повел за конюшню. Конюшня каменная, побеленная, наверное, зеленой краски на нее не хватило, всю на ворота истратили. Это даже к лучшему, а то от зеленухи лошади спать бы не смогли, на луга бы просились.
— Иго-го! — заржал я, как жеребенок, меня услышала только лошадь, запрядала ушами.
Милиционер отвел лошадь на площадку, вытоптанную копытами до песка, начал гонять ее по кругу. Лошадь бежала привычно и охотно занималась физкультурой, милиционер крутился в центре круга, держал рукой вожжи, другой размахивал, как дрессировщик в цирке, и покрикивал:
Веселей, Красотка! Веселее!
Прибежал Рогдай в новой форме. Форма как форма, брат сиял, как медный пятак.
- Нр авится?
— Отлично! Как со мной?
- Посиди еще,— сказал Рогдай.— У нас будет политзанятие. Майор пришел. Мы быстро... Во, видишь, Храмченко подогнал.
Я вспомнил, как на батарее зенитных орудий нам когда-то двоим подгоняли форму. И загрустил. Хорошее время было.
— Мы... А я кто? «Они»? Чего тебе на политзанятиях делать?
— Будем изучать итоги Ялтинской конференции,— сказал Рогдай.
— Второй Иден нашелся! Может, домой я пойду? Мне не до Ялты, мне бы что-нибудь попроще.
— Гордый шибко! — посуровел Рогдай.— Сказано. «Жди!»
Я опять присел на корточки. Через час ноги затекли, я пошел на круг, откуда увели лошадь, и стал бегать по нему, командуя сам себе:
— Веселее, Красот! Веселее! Выше ногу!
— Чего орешь? — выбежал из конюшни милиционер, заправляя гимнастерку под ремень.