Нас окружили айсоры, среди них я увидел Стаса, напугало то, что верховодил ими взрослый, по имени Арон, по кличке Синяя Борода,— его будка, где он чистил обувь, продавал шнурки для ботинок и прибивал набойки, стояла у рынка. Своеобразный наш конкурент по части мелкого ремонта обуви.
Момент, когда следовало бежать, мы упустили. Нас оттеснили к забору. Ярко светила луна — тебя видят, а ты нет.
— Чего надо? — начал я говорить как можно громче, чтоб кто-нибудь услышал.— Семеро на одного! Арон, иди сюда, потолкуем с тобой.
— Поговорим! — подошел Синяя Борода.— Тебя трогать не будем, ты отойди в сторонку, ненароком задену. Зачем? Против тебя ничего не имеем. Мы вот с этим хотим потолковать,— он указал на брата.— Плохо ведешь, сынок. За что ты покалечил на всю жизнь моего племянника?
— Тихо! — заслонил я Рогдая, прижав его к каменной стене.
Рогдай нагнулся, поднял половину кирпича, мне сунул в руку ржавую скобу.
— Кто первый ударил?
— Ну я,— сказал надменно Стас. При лунном свете шрам на его щеке высвечивался четко. Нехорошая метка, черная метка!
— Не «ну», а ты. Так. Кто «писку» вынул, кто ею начал размахивать: «попишу»? Чего молчишь?
— Я тебя в школе достану! — не вытерпел Рогдай.— После уроков, и на большой перемене, и на малой.
— Можешь помолчать, когда говорят старшие? Совсем распустился, видишь, Арон, к чему ведет безотцовщина?
Рогдай не признавал дипломатических переговоров. Его слова подействовали на Стаса, видно, он вспомнил крапиву под забором, уловив в словах брата «момент истины».
— Решим по справедливости. Кровь есть кровь,— сказал Синяя Борода, от его спокойного тона мурашки побежали по спине.— Рогдаю тоже метку оставим. Справедливо? А если твой брательник опять пальцем тронет моего племянника, клянусь святым Станиславом, Рогдаю не жить. Полезешь ты — тебя пришьем. Справедливо?
— Как это понимать? — тянул волынку я, прижимаясь к стене рядом с Рогдаем. Самое страшное — нападение сзади.
Луну заволокло тучей, на танцплощадке аккордеониста сменила радиола.
«Я возвращаю ваш портрет,— пел Леонид Утесов, он пользовался большей любовью у моего поколения, чем Алла Пугачева у современного.— Я о любви вас не молю».
Что же делать? Ой, худо! Товарищ Утесов, помогите!
Неожиданно затрещали кусты и вышел Валька •Белов.
— Пардон!
Мой застенчивый друг из команды минеров моментально сообразил, что происходит, и молча встал к нам.
Рогдай протянул ему кирпич.
Айсоры загалдели на гортанном языке. Синяя Борода знал Вальку.
— Работать у рынка ты больше не будешь! — сказал вкрадчиво Валька.— Я тебе слово даю. Синяя Борода, на кого ты руку поднимаешь? Ты когда в город вернулся? Когда мы его для тебя от фугаса очистили.
И тут появились три брата Косматых с Чижовки.
Как их занесло в ДКА? Они ходили в парк Живых и мертвых, совсем обнаглели,— наши же не ходили к ним, чтоб драк не было, а эта шпана прет на рожон, закона не знает.
— Кого видим! — заулыбались они.— Васиных попутали. Допрыгались, козлы рогатые. Бакланье! Чего с ними толковать? По рогам им! Младший в легавке работает.
— Он правду говорит? — точно током ударило Вальку Белова.
— Какой мой брат милиционер? — показал я на Рогдая.— Нужна была справка для школы рабочей молодежи, вот он и поступил конюхом на эскадрон. Стас учится, а брата выгнали. Он конюхом работает.
— А чья конюшня? — продолжил Косматых Сашка.
И Валька бросил нас, отошел к Мишке, Сашке и Кольке Косматых. Они сели в стороне на лавке и о чем- то заспорили.
— Ну и друг у тебя! — сплюнул Рогдай.— Ему ворье дороже друга. А говорил, что вместе жизнью рисковали, на волоске от смерти были. Предатель он!
Айсоры еще громче затараторили на гортанном языке: тайное становилось явным, в любом случае расправа с нами вызвала бы ответные действия, и то, что Рогдай работал в конюшне эскадрона конной милиции, тоже сыграло роль,— айсоры предпочитали решать проблемы, как цыгане, без официальных властей, по дремучим законам племени. Уходить же несолоно хлебавши им было тоже зазорно, наступил, как говорят физкультурники, тайм-аут, требовалось что-то предпринимать, но никто не знал, что именно надо делать, неопределенность становилась невыносимой и глупой.