— Думаешь, летчиком просто стать? — колебался я.— Знаешь, какие это ребята? Во! Не чета нам. В авиации люди особые.
— Не сразу летчиками становятся,— не соглашался Вовка.— На них учатся. После спецшколы направляют в летные училища, в Борисоглебск, или Ейск на морского летчика-истребителя. Лично я в Ейск буду проситься.
— Ты вначале в Липецк поступи,— урезонил я друга.— Куда хватил!
Из облвоенкомата нас направили в районный военкомат, там приняли документы и направили на медицинскую комиссию, которая проходила в клубе Коминтерна.
Собрались человек сто. Почти всех парней я знал. Нам приказали раздеться догола, сложить вещи по скамейкам, выстроиться в очередь, дали по листку бумаги.
— Первый!
Ребята, из уважения к нам с Вовкой, пустили нас первыми, попробовали бы не пустить.
В длинном светлом коридоре стояли узкие столы, за ними сидели врачи. Я остановился перед седым мужчиной в пенсне, он оглядел меня, закачал головой, ощупал.
— Не больно?
— Терпимо.
— Ох-ох-ох! Грехи наши тяжкие! — сказал врач.— Дистрофии не было? Не из Ленинграда ли?
— Воронежский. Вы живете на Плехановской в двухэтажном доме.
— Я тебя тоже видел. Дунь-ка вот в эту трубочку, экспонат для анатомии.
Я набрал воздуха в легкие, взял трубку, дунул, в ушах запищало, из белого цилиндра показался другой белый цилиндр с красными делениями.
— Ну, как? — спросил я, очень довольный успехом.
Врач молча взял трубку, обтер мундштук, небрежно дыхнул в него, и цилиндр подскочил, как показалось, чуть ли не до потолка.
— Сынок,— сказал старик, возвращая чистый лист,— иди, одевайся.
— Что, уже взяли? А другие врачи?
— Нет! — сурово отрубил старик, обращаясь к коллегам.— Астения в классической форме. Вот анализы. Тебе требуется, сынок, хорошее питание, свежий воздух, физкультура. Требуется окрепнуть.
— Это как понимать? — подошел Вовка, прикрываясь чистым листком.— Вы его, выходит, забраковали?
Просто отложили прием на более позднее время, - ответил врач.
— Тогда я тоже не буду проходить комиссию! — заявил Вовка.— Мы с Васиным всюду вместе.
Это твое дело,— ответили врачи.— Не задерживайте! Следующий! Дуньте сюда! Встаньте сюда! Сядьте сюда! Дышите! Не дышите!
Конца комиссии мы не дождались, следом за нами вышли еще человек двадцать.
Очень-то нужно было! — хорохорился Вовка.— Без вас проживем!
Без Вовки я пошел на ближайшую стройку, нашел прораба, инвалида без руки, выложил ему все, что было на душе. Он выслушал внимательно, вздохнул.
— Какая у тебя специальность?
— Никакой! — честно ответил я.— Умею все и ничего.
— Кем же тебя брать?
— Кем хочешь, браток, вон сколько девок у вас тут работает.
Сравнил,— сказал прораб и сплюнул в раствор цемента.— Они по призыву, и у всех две-три специальности. Они и штукатуры, и каменщики, и на подъемных механизмах могут. Учеником тебя? Это копейки, если даже рабочую карточку выправим. Чернорабочим? Так ты, извини, под тачкой с раствором концы отдашь. В котловане тебя землей придавит. Не сердись, браток, у нас не собес, вкалывать надо.
А учетчиком? — уже безнадежно спросил я.
— Учетчиками женщины многодетные работают. И четыреста граммов карточка, потому что не рабочая. Устраивает?
— Нет.
— Что ж тебе посоветовать?
— У меня отец тоже прорабом был,— сказал я.
— О! — сказал прораб.— Слушай, друг, строительный техникум открывается. Точно! Советую туда подать документы.
— А где он, техникум?
— На 20-летия Октября. Заочного отделения пока нет, преподавателей не хватает,— иди в техникум, окончишь два курса, приходи ко мне, я тебя оформлю на работу, и будешь на вечернем учиться, или на заочном. Через два года обязательно откроют.
— Это вариант.
— А пока студентом будешь. Стипендия четыреста пятьдесят рублей, столовка студенческая. Худо-бедно, два раза горячее питание, к стипендии где-нибудь будешь подрабатывать.
— У тебя, что ли?
— Можно и у меня, но у нас сложно, ты иди в трам- парк. Я до войны, когда был студентом, ходил в трам- парк. Работали ночью четыре часа, и сразу расчет, и платили хорошо, полста за ночь. Самая студенческая работа. Или вагоны на станции разгружать, но ты не вытянешь, тебя в бригаду шабашников не возьмут — обуза, слаб.
— Может, все-таки возьмешь?
— Не сердись, браток,— сказал прораб.— Если уж совсем кранты наступят, так приходи, с голоду не дадим умереть, фронт пережили, в тылу не пропадем.
— В тылу-то, оказывается, труднее,— сказал я.— Тут каждый за себя.
— А вот это ты сморозил, не подумавши,— обиделся прораб.— Фронтовая дружба — она самая крепкая на свете. Значит, плохим солдатом был, раз на своих напраслину несешь.