— И долго я у вас в гостях?
— Долго, уже пять дней. Сейчас будем обедать, я тебя буду кормить куриным бульоном, ты примешь лекарства, сульфидин называется, союзники нам прислали из Америки, и не возражай, я за тебя отвечаю. Мама в школе, Настя тоже... Вот. Что было!
Она стала хлопотать, на табуретку поставила миску и пододвинула к кровати, сбегала на кухню, зажгла примус. Еще семи нет девчонке, а уже хозяйка. Довольная! Живая кукла у нее появилась, лечить можно по- настоящему.
— Тетя Галя приходила,— продолжала ворковать Елочка,— принесла твою шинель и шапку, очень за тебя переживала. Она тебе уколы делала, она и спасла, честное слово, принесла пять таблеток сульфидина. Не слышал про такое лекарство? Примешь сейчас последнюю таблетку. Воспаление легких как рукой сняло, но ты почему-то спишь и спишь. Прошел кризис. Да! — закончила она, как главный врач на обходе больных.
И я вспомнил встречу с Галиной в больничном бараке, и закрыл глаза, вроде бы спрятался головой в песок, как страус. Приходила, значит, Галя... Переживала? Только бы никому не рассказала правды. Хотя... Зачем она будет рассказывать правду? Ей тоже не особенно нужны разные слухи-пересуды. Ухаживала за мной? Вначале избила, потом лекарство принесла, вот и пойми этих женщин.
— Пей сульфидин. Страшно дорогое.
Я открыл глаза, на блюдечке лежала красная, как кровь, таблетка заморского чуда—лекарство. Пенициллина тогда еще не было и в помине, теперь к нему привыкли не только врачи и больные, но даже микробы, а в то время красный сульфидин творил чудеса, правда, после приема белье становилось кое-где красным, но это не самое страшное, хотя и неприятное.
Вовка Дубинин приходил каждый день. Жил он на Пушкинской, 28, в знаменитом доме, который называли Серым за «наплеванную» бетонную штукатурку. Этот дом сохранился единственным в центре города,— как говорится, «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел», выстоял бомбежки, залпы «катюш», его не успели сжечь при отступлении немцы. Напротив Серого взрывной волной забросило на крышу одноэтажного дома целехонькую трехтонку, она так и стояла до весны сорок третьего, пока рабочие хлебозавода не сбили сходни и не скатили по ним машину на землю. Половина Серого все- таки сгорела после освобождения Воронежа по вине какого-то разгильдяя, забывшего закрыть на ночь дверцу «буржуйки».
Жители Серого называли свой дом «тюрьмой народов», и не без основания — в уцелевшей части здания не работал водопровод, канализация и паровое отопление.
Жили Дубинины скученно, в маленькую двухкомнатную квартиру их набилось восемь человек, плюс бабка парализованная. Вовка домой приходил лишь ночевать. Учился он в вечерней школе у Ивана Яковлевича, подрабатывал в «Трудрезервах», где его мать, тетя Клава, начала работать старшим тренером по гимнастике.
Неожиданно заявились студенты. Расселись чинно — Женька Чарушина, большеглазая, с вьющимися, как после шестимесячной завивки, волосами. Нона, худющая, вроде меня. /Марк Рудин, Кастрюля и Плак- син-младший — сын нашего проректора, мы с ним оказались в одной группе. Он был удивительно похож на своего отца — тот же рост, те же голубые с белыми ресницами глаза, тот же цвет волос, огненно-красный, как медная проволока. Я не успел сжиться с ребятами, потому что не ходил на разборку кирпича в коробке ВИСИ, мне производственная практика засчитывалась в трам- парке, где я ночью с женщинами ремонтировал трамвайные пути. Больше всего допекал электропровод, по которому подавался с ВОГРЭС ток. Было несколько обрывов, потому что старые столбы проводки рухнули, новые поставили на живую нитку, мол, зиму простоят; зимой же по ночам выпадал иней,— летчики называют подобное обледенением,— провода рвались, могли быть и человеческие жертвы: напряжение-то в проводах высокое, но подобных ЧП, к всеобщей радости, не происходило. Мне повезло (не все же пруха Рогдаю): бригаду ремонтников возглавляла Маша, с наших минерских курсов. Она жила в общежитии, вышла замуж за безногого инвалида и была очень счастлива.
— Свадьбу от нас зажилила,— сказал я ей.
— О чем ты говоришь! — ответила она.— У нас стульев нет, чтоб гостей усадить, тумбочка да кровать. Да и денег... С базара купить — дорого, он же не работает, у него солдатская пенсия, еще не пристроился, не получил специальность.
— Мы бы принесли.
— Свадьба на чужих подачках? — усмехнулась Маша.— Да и он сторонится людей. Такое пережить, знаешь, характер меняется. Он гостей не любит.