— Давай с тобой в Москву смотаюсь,— предложил я.— Посмотрим Красную площадь, может, в Мавзолей посчастливится попасть.
— Мы не на экскурсию едем.
— Тебе сделают эти деревяшки, вместе сходим. А? Поехали?
— Как же твоя учеба? — засомневался Женька.
— У меня сейчас окно,— сказал я туманно.— Неделю могу выкроить. Откровенно говоря, мне тоже в Москву страсть как надо. Ой, как надо!
— Розыск матери и отца учинить?
Оказывается, он был в курсе моего семейного положения.
— Да! И еще кое-что... Это связано с моей службой в армии.
— Званием обошли, орден зажилили? — беззлобно заулыбался Женька.— Медали стало маловато?
— Нет, другое. Бог с ним, с орденом, хотя и не помешал бы. Тут... Потом расскажу.
— Лады. За фука! — он снял мою шашку.
— По международным правилам «за фука» не берут, просто бить обязательно.
— Ты откуда знаешь?
— Знаю! Думаешь, я совсем темный?
— Ты студент, человек просвещенный! Бей!
— Раз, два, три,— я снял у него три шашки.— И «сортир».
— У тебя какой разряд?
— Никакого. Поедим?
— Согласен! Я и Машу не буду дергать, подадимся числа третьего. «Раньше сядешь, раньше выйдешь». Ой, гусь-то! Про гуся забыли! Помоги! Ставь его, сердечного, на стол.
— Как же мы без Маши?
— Она же к утру придет. Мы ей в духовке оставим, чтоб не остыло.
— Я у тебя останусь ночевать?
— Пожалуйста! Мне веселее будет. Послушаем радио. Ляжешь на полу, потому что кровать семейная. Как ты думаешь, сбежит Гитлер, или его поймают?
— Куда он денется? Всему миру навредил, его всюду словят.
— Э-э-э! Мал ты еще и зелен. Не так все просто. Конечно, это будет чудовищно, если люди не извлекут опыта из этой беспощадной войны, тогда человечество неизлечимо, обречено. Но пойми, кто-то ведь поставил Гитлера у власти. Сам и двух дней он бы не просуществовал.
— Жень, извини,— сказал я уже не в силах мучиться дальше.— Ты меня или выгони, или отрежь кусочек гуся, иначе меня сейчас кондрашка хватит. Спаси мою душу!
— Мне только гостей принимать,— рассмеялся Женька.— На нож, режь! Не стесняйся! А в Москву мы с тобой поедем третьего. Заметано!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Первое мая было солнечным, жарким. На площади Ленина перед развалинами когда-то красивого здания Обкома, одетого в черный мрамор, стояла трибуна, впервые после освобождения города шла демонстрация. Весь город вышел на улицу. После демонстрации мальчишки по традиции пошли «окунуться» в реке. Я тоже по Петровскому спуску вышел к Чернавскому мосту. Его еще полностью не восстановили, проезжая часть шла по временному деревянному настилу, я пошел вверх по течению к улице Дурова. Быстро я «постарел»: мне было уже что вспоминать.
На противоположном невысоком обрывистом берегу пацаны, сбросив штаны, голяком с визгом ныряли в реку. Взрослые начнут купаться числа с десятого — двадцатого, когда вода прогреется и будет возможность спокойно поплавать саженками. А то прыгнешь с берега — как летел до воды, будешь помнить, как обратно на берегу оказался — нет, точно вода выплюнула.
Я нашел то место, где тетя Клара с напарником вышла на берег, и положил букетик ландышей на плоский, скользкий камень-ориентир, к нему они должны были двигаться. Меня-то потом полковые разведчики отогрели, а они, тетя Клара и Вилли, мокрыми, озябшими вошли в город. Где-то они должны были обсохнуть, иначе их бы сразу жандармские патрули сграбастали. Наверняка они тогда и отсиживались в нашем подвале, и тетя Клара оставила свои инициалы, чтоб дать мне сигнал: «Мы дошли».
Я постоял на берегу, затем вышел наверх к Первомайскому саду. У людей на левой стороне пиджаков и кофт были красные бантики, играли гармошки, пели, доносилось уханье барабана, оркестра почему-то не было слышно.
Я дождался «двушку», шла она медленно, на ступеньках площадок висели люди, кое-кто примостился сбоку трамвая на деревянной решетке. Я догнал вагоны, схватился за металлический проем между двумя окнами, тоже встал ногами на решетку. У маслозавода многие сошли, можно было переместиться на подножку, вовнутрь вагона я не полез, потому что хотел спрыгнуть на ходу при повороте трамвая у парка Живых и мертвых. Отсюда начиналась Чижовка, бывшая стрелецкая слобода.