— Я же в трампарке поденщик,— ответил я.— Кто мне доверит бригаду?
— Договориться можно. Я попытаюсь. Временно. Наряды открывать и закрывать, сдавать в бухгалтерию, бумажку главному инженеру, что выполнили, объем работ. Я объясню. Помогут. В принципе согласен?
— Согласен. Идите, только скорее возвращайтесь, вдруг у Верки припадок или сердце забарахлит.
— Здравствуйте! — в дверях стояла Галина с полевой сумкой.— Девочки, идите, я на сутки отпросилась. У меня все лекарства с собой.
Неожиданно Верка приняла Галину с радостью.
— Наше бабье счастье короткое! — вдруг сказала Верка в полный голос.— Ох, Галка, нет нашего сокола. Нету! Сядь со мной. Я у тебя на руках выплачусь.
Галина сидела, держала ее голову на коленях и осторожно расчесывала волосы подруге.
С седьмого на восьмое мая я работал за бригадира на участке стадион «Динамо» — СХИ. Здесь был старый размытый водами и временем овраг, «пятерка» с прицепом катилась по склону вниз, набирая скорость, чтоб с разбегу вбежать на подъем, рельсы и шпалы испытывали, как мне объяснил инженер Сорокин, усиленную нагрузку, что, естественно, чаще требовало на этом участке замену шпал и рельсов. Работы велись днем и ночью в три смены, график был подвижный...
К часу дня кончились шпалы, мы радовались затянувшемуся перерыву на обед. Трамваи шли по одному, я поставил регулировщиком Полину, пожилую женщину с флажком, чтоб регулировала движение, а то, чего доброго, поедут одновременно справа и слева и столкнутся лбами, или будут часами стоять, ожидая друг друга,— контроль маршрутов входил в наши обязанности.
Мы завалились под кусты, под платформу с гравием, я выбрался на солнцепек, разделся по пояс, хватал лучи весеннего солнца. Женщины курили. Они почти все курили крепкую усманскую махорку.
Неожиданно подъехал «виллис», из него вышел мужчина и спросил:
— Где Альберт Терентьевич Васин?
На пиджаке у мужчины были колодочки орденских ленточек и нашивка за два тяжелых ранения. Я понял, что гость из следственных органов. Ничего удивительного в моем пророчестве не было, безотцовщина обострила интуицию. Возможно, сотрудники держались слишком уверенно, не так, как простые смертные, специфика службы накладывала на них отпечаток,— одним словом, я не ошибся. Полина присвистнула:
— Ну и дела? Что натворил?
— Аллах ведает,— пожал я плечами.
— Вы нужны нам часочка на два, уточнить кое- что.
— Что вас интересует? — Я не хотел уезжать.
— Поговорим в другом месте,— сказал мужчина.— Он к концу смены вернется, товарищи женщины, не волнуйтесь.
— Вернется года через три? — сказала с усмешкой Полина.
— Нет, зачем же так? Парень нормальный, советский. Работает хорошо, не сачкует?
— Вы его не задерживайте, он у нас надёжа- бригадир! Алик, приходи к семи.
— Ладно. Вы по моему письму Калинину? Так быстро ответили?
Он вел машину по проспекту Революции, нужно было сворачивать к старому цирку, где находилось управление, но мы поехали к Селивановке.
— Куда вы меня везете?
— К тебе домой,— ответил мужчина.— Дневник твой требуется приобщить к делу.
У меня язык отнялся. Во дают! Откуда узнали про дневник? Я же писал в нем для себя и о дневнике ничего в Москву не написал. Чудеса в решете! Вот это работают!
— Тебя ни в чем не обвиняют. Когда ты видел в последний раз брата?
— Мы с ним поругались...— ответил я, окончательно ничего не понимая.
— Это тоже известно. Чего побледнел? Твой брат рассказывал о ссоре. Когда последний раз его видел?
— В конце апреля. Днем я сплю, он в эскадроне, ночью я работаю, когда он приходит. Числа второго он был дома, кинжал забрал.
— Как же ты позволил несовершеннолетнему пацану,— сказал мужчина,— держать холодное оружие? Это же уголовно наказуемо.
— У нас было оружие, мы сдали его. Я сам коменданту отнес. Кинжал ему подарили, он же не какая- нибудь шпана, на ковре повесил для красоты. Висел и висел. Рогдай наточил, я им брился, у меня нет бритвы, еще не купил.
Мужчина улыбнулся.
— А потом... Что я ему могу сказать? Я больше не считаю его братом.
— В этом ты не прав,— сказал мужчина, осторожно спускаясь на тормозах под гору.— Я к вам не пойду, бери дневник и к машине.
Дневник лежал под матрацем, я вынул тетрадь, открыл... Может, вырвать страницы, на которых описал поход в Перлевку? Нет, я же ничего особого не писал.
Я раскрыл страницы, чтоб прочитать на всякий случай.
В конце моей записи шла приписка широким корявым почерком брата: «Зачем скрыл, что помог тете Кларе перебраться в Воронеж? Потом обижаешься, что я говорю тебе правду. Пока ты проверяешь, копаешься, я рассчитаюся с предателем Родины».