Шуленин разложил табак на одеяле — ему тоже не требовалось чистить оружие: сегодня пулемет бездействовал.
И, глядя на его манипуляции, я сообразил, почему он напросился к нам на постой: мы трое — я, Рогдай и дядя Боря Сепп — были некурящие, а табак шел. Шуленин и рассчитывал на наше великодушие. Чтоб как-то компенсировать экспроприацию нашей махорки, он рассказал грустную историю:
— Мой батюшка был культурный, работал фельдшером. Он очень любил меня. Я был один-одинешенек у его жены, у моей матушки, так понимать. Недолюбил отец сына до зрелого возраста — помер. Моя матушка работала кассиршей на станции Кратово — три часа на паровичке до Москвы, рукой подать. Ей доверяли деньги Она тоже меня любила, но тоже померла, хотя парень я еще был неженатый. Скажу по правде, курить начал сызмальства, и не лежит у меня сердце желать вам недоброго. Конфискую махорку в пользу бедных.
— Верни норму,— возмутился Рогдай.— Сидел, сидел на шее матери до восемнадцати лет, теперь махорку жилишь? Давай норму!
— Зачем?
— Сам курить буду!
— Подавись! — Шуленин бросил пачку, хотя полагалось вернуть три.
— Дяди Борина где?
— Он легкими нездоров, он умнее вас,— ответил Шуленин.
После ужина бойцы скопились возле грибка дежурного по роте — ждали почту. За ней отправился дневальный.
Раздача почты — представление. За письмо полагается спеть или станцевать; при полном отсутствии таланта — прокричать кочетом.
У самодельных столов для чистки оружия свирепствовал Прохладный: бойцы отвыкли во время боев и переброски по госпиталям холить карабины. Придирчивость младшего лейтенанта пришлась многим не по душе.
— В тридцать седьмом году,— заявил Прохладный, разворачивая белую тряпочку с шомпола и показывая крохотное пятнышко копоти,— на Дальнем Востоке такое расценивалось как вредительство. Нашего командира батальона за перевод трех винтовок из одной категории в другую под суд отдали.
Неожиданно на низкорослой, кривоногой лошади прискакал дневальный. Он прогарцевал к столам, лег животом на холку лошади, свалился на бок, слез по- мужицки и, подойдя к младшему лейтенанту, взял под козырек.
— Товарищ командир, принимайте пополнение.
Прохладный оторопело уставился на кобылу. Он долго не мог сообразить, как в расположение угодило домашнее животное. Дня три назад он дал бой из-за дворняги, добровольно взятой ротой на иждивение. Собака была вислоухой, дурашливой и на редкость гулящей. Окрестили ее Бульбой. От нее избавились невероятно сложным путем: отправили на машине в тыл.
Где взял лошадь Пржевальского? — спросил Прохладный, придя в себя.
— Выдали в ЧМО.
— Откуда у них?
— Подарок от монгольского народа.
— Как звать?
— Не знаю.
— Что с ней делать?
— Ездить... Верхом. По той причине, что к оглоблям не приучена.
Г — Ну, брат...— сказал Прохладный, широко расставив ноги и раскачиваясь с носков на пятки.— Ты ее привел, ты и чикайся с ней.
— Товарищ лейтенант! — взмолился дневальный, повысив звание командира роты на один кубик.— Я не виноват, мне приказали.
Как ни странно, Шуленина подарок обрадовал. Он радостно потер руки и сказал:
— Братцы, товарищи! Это же манна с неба. Поглядите на нее — умница, спокойная, тихая. Мы на ней будем пулемет возить.
Он до того расчувствовался, что подошел к лошади и полез смотреть ей зубы. Лошадь ощерилась, тяпнула Шуленина за живот. Потом стала бить передними ногами.
Полундра! — завопил Шуленин, отскакивая в сторону.— Футболистка настоящая. Центр нападения!
Быть по сему,— сказал Прохладный.— Пусть зовется Полундрой. Брагин, внесите животное в опись имущества.
Дневальный вынул из-за пазухи пачку писем, отдал бойцам. Он с обидой поглядывал на младшего лейтенанта и на лошадь и даже не потребовал за письма положенных песен, плясок и криков петухом.
Нам с братом пришел маленький треугольничек. Я еще надеялся, что однажды придет известие от мамы,- вдруг она успела эвакуироваться в последний момент с ранеными на какой-нибудь трехтонке. Но письмо оказалось от тети Клары.
«Милые мальчики,— писала она.— Извините, что долго не отвечала. Я учусь. Очень трудно учиться на старости лет. Хотя учиться всегда трудно. Я волнуюсь за вас: скоро первое сентября. Я просила командование. Обещали принять меры — пристроить вас к сельской школе, если, конечно, в ней начнутся занятия. Расстанемся мы надолго, но это не значит, что вы останетесь совершенно одни, о вас будут заботиться. Главное — берегите друг друга. Хочу предупредить. Может случиться, что я перестану писать. Не волнуйтесь: это будет означать, что я уехала в длительную командировку. Служите честно! Ваша тетя Клара».