Строй рассыпался, как будто его размыл поток воды. Люди разошлись по палаткам. День завершен. Убитых нет, раненых тоже, мы не на переднем крае.
— Спокойной ночи!
Шумят сосны... И в их шуме чудится музыка. В запела труба, ее приглушают скрипки, много скрипок это поскрипывают сосны, гулко ударяет барабан
шишка упала с сосны на палатку.
В армии мало остается времени для раздумий. Tai построено, чтоб времени хватало в обрез, лишь на обду- мывание приказов. Прохладный требует: «И спать ложась, учи устав, а ото сна встав, вновь читай
устав». __
«Скоро первое сентября. Мальчишки и девчонки»,— думаю я. И вдруг осознаю, что в этом году, по всей вероятности, не придется учиться. Как же так? В конце концов мечта отца выучить нас с братом на каких-то инженеров — слишком непонятная штука. Отец говорил об институте с почтением, как о Верховном Совете, где что ни человек, то член правительства. Институт — это очень высокая для меня инстанция. Школа, одноклассники, учителя — близко и понятно. Неужели я потерял школу, как отца, как потерял мать?
— Мне тоше не спится,— раздался голос дяди Бори.— Ты о чем думаешь?
— Да так... Вот... Книга где-то... «Герой нашего времени»... затерялась.
— Ты ее прочел?
— Нет.
Дядя Боря помолчал и сказал:
— Потерял польшую ратость.
Странно он говорит, дядя Боря, путает букву «гоя и «б», «т» и «д». Неужели русский язык трудный?
— Ты сапишись в пиплиотеку,— советует дядя Боря. В темноте его не видно, хотя до него можно дотянуться рукой.
— Где она, библиотека? — спрашиваю я.
— В школе. Польшая пиплиотека. Правта, директор школы не тает кому попало кники, чтопы не пропали, но если ты попросишь хорошо, тепе датут. Пиплиотекарем работает Стеша — помнишь девушку, красиво пела, когда мы куляли в дерефне? Сходи обязательно! У меня пудет просьпа...
Я слышу, как дядя Боря поднялся, он дышит прерывисто, волнуется.
Алик, она тепе понравилась? — спрашивает робко Сепп.
— Кто? — спрашиваю я, не догадавшись, о ком он спрашивает.
— Девушка Стеша,— дядя Боря вздыхает,— Я у нее пыл в пиплиотеке. Окончится война, я опязательно сюда приеду. Понимаешь? Сходи в школу... У меня путет к тепе просьпа — узнай, паллун, она ни с кем?... Н\, как это у вас говорят? Играет, гуляет?
— Дружит?
— Правильно, та, та! Узнай. Только не ковори, что я просил тепя.
Узнаю у Гешки. Мы с ним кореши.
Что такое кореши? Кореши... Значит, друзья до гроба.
И дураки оба,— вдруг встревает Шуленин. Оказывается, он еще не спит.
Дядя Боря замолкает... Чудной человек! Небось лежит красный от стыда из-за того, что его секрет подслушали.
— У моего батюшки была библиотека,— продолжает Шуленин, он думает, что говорит шепотом,— полшкафа библиотека. Не вру! И про роды разные, и про внутренности, и про разные нарывы... Заглядишься! Столько разностей, что диву даешься. Мамаша не давала картинки глядеть. А интересно! Небось в вашей библиотеке такого и нет. Мы с пацанами ключи от шкафа подобрали, все разглядели. Что написано, никак не могли прочитать,— по-иностранному, по-латыни. Сепп, латынь знаешь?
Немношко,— глухо отвечает дядя Боря. Тебе бы тоже интересно было посмотреть. Меня трукая литература интересует...
Между прочим, не думай, что безобразные книги были у моего батюшки,— по-своему понимает ответ Шуленин.— Не как у немцев фотографии. Когда батюшка помер, я книги загнал. Зря продал! Сам бы лучше смотрел. Польза, может быть, была бы. Ты что, жениться надумал?
— Кто вам такую... Кто вам такое сказал? — неуверенно спрашивает дядя Боря.
— Прекратить разговоры,— раздается снаружи команда дневального.
Я еще долго ворочаюсь. Ночь тянется до бесконечности. Под утро засыпаю.
Утру суждено было стать последним в нашей с братом карьере банщиков: забрали нашу баню из ведение роты охраны и передали в хозчасть.
Комиссия по приему «пункта помыва» состояла из подтянутого лейтенанта интендантской службы и четы? рех небритых красноармейцев. У одного из них глаз затек синевой, он косил зрячим глазом, точно собирался дать деру в леса. С нашей стороны присутствовали старшина роты Брагин, боец Сепп и мы с братом, БУ УПЗБВ, лишенные права голоса.
Лейтенант обошел баню, прочел от корки до корки приказ коменданта аэродрома о порядке <м мыва».
— Вид живописный,— заявил он.— Дров, конечно, могли бы побольше запасти, вошебойки нет, санобработка проводилась не полностью. Эй вы, губа, - обратился он к своим подчиненным, как выяснилось, арестованным с гарнизонной гауптвахты,— будете пилить и для бани и для кухни одновременно.