— Слушаюсь!
Я выскочил из барака.
— Стой! Вернись!
— Слушаюсь!
— Умерь пыл,— сказал дежурный.— Снимай противогаз, клади под лавку. Лишняя тяжесть. Пустую сумку возьми.
А если химическая тревога?
На сегодня отменяется.
Без противогаза, с пустой сумкой бежать действительно оказалось легче. Я подбегал к бугру, когда из- под земли (здесь находился вход в блиндаж) высунулась голова.
Боец Васин,— четко и радостно доложил я.— Рассыльный...
— Отлично,— сказала голова.
Выполняю приказ. Связь налаживаю.
Без тебя наладят,— сказала голова.
Из блиндажа вылез майор, протянул ученическую общую тетрадь в клеенчатом переплете.
Бери книгу приказов,— сказал он,— Срочно найди...— он назвал ряд фамилий и званий.— Дай расписаться, чтоб потом не говорили: «Не слышали». Когда распишутся, скажешь: «Быть в двадцать один ноль- ноль!»
По уставу выполняется последний приказ. Я повернулся и побежал разыскивать названных лиц, так н не наладив связь. Отбежав шагов сто, я сообразил', что не знаю, куда бежать. Единственное, что запомнил,— фамилию Зозули. Очень странная фамилия. А кто такой Зозуля, я не знал.
Решительным шагом я вошел в первый попавшийся барак. В коридоре стоял лейтенант. Он курил.
— Разрешите обратиться? — спросил я.
— М-м,— лейтенант сделал затяжку.
— Рассыльный по штабу боец Васин... Вы не видели Зозули?
— О! — сказал лейтенант и бросил окурок вместо пепельницы в воронку для подсечки смолы.
Он взял меня за плечо, повернул и, подталкивая в спину, ввел в комнату, на двери которой была цифра «17». Здесь теснились огромные и пузатые фотоувеличители, вдоль стен лежали рулоны бумаги, толстой и белой, было сыро и пахло чем-то едким. Один фотоаппарат, похожий на четырехугольную доску с длинной гармошкой — камерой, почему-то был поставлен на попа; если бы захотели вас сфотографировать, вас бы положили на пол.
— На ловца и зверь бежит,— сказал лейтенант,— Выручи, иначе не успеем размножить схемы. Своей лаборатории нет, химикатов тоже нет, бедный я и безлошадный. А у куркулей,— он показал на дверь, занавешенную красным одеялом,— снега зимой не выпросишь. Возьми заявку, найди старшину, заведующего складом. Знаешь такого?
— Не...
— Тем лучше. Отдай заявку, скажи, что, если ничего не выдаст, скандал будет. Что даст, неси сюда. Понятно?
— Слушаюсь! Вы не видели Зозулю?
— Потом найдешь, никуда не денется. Торопись, парень, разыщи старшину, живого или мертвого, лучше живого, и не слазь с него, пока не раскошелится. Я тебя за это... сфотографирую, портрет сделаю пятьдесят на пятьдесят.
Наверное, страшина прятался. Стемнело. Я останавливал встречных и спрашивал, где можно разыскать заведующего складом и Зозулю. Ответ был исчерпывающим:
— Не знаю!
Раз пять я подходил к складу, барабанил в дверь. Барабанил зря — в складе никого не было. Старшина обнаружился в гараже.
Он лежал под старой «эмочкой» и крутил гайки.
Я лег на живот, залез под машину.
— Пришел получать химикаты,— доложил я.
— Где заявка? — спросил старшина.
Я отдал заявку, он сунул ее в карман гимнастерки и поинтересовался:
— Понимаешь что-нибудь в карбюраторах?
В карбюраторах я ничего не понимал, разговор не состоялся. Я вылез из-под «эмочки», отряхнулся и пошел искать Зозулю.
Зозулю я так и не нашел, вместо него я нашел капитана.
Капитан стоял на тропинке. Я хотел было обойти его стороной, но он поманил меня пальцем. Минут пять мы разглядывали друг друга.
— Кого ищешь? — спросил капитан.
— Зозулю.
В Бессарабии был?
— Нет.
- А я был в Бессарабии. Пошли! Покажи столовую командного состава.
Пришлось идти. И кто придумал, что нужно выполнять последний приказ, когда не выполнен старый? Непонятно работал штаб!
Мы пришли к длинной палатке. Капитан мне понравился. У него странно болталась левая рука — он совал ее в карман галифе, но она выскакивала из кармана. Мы вошли в палатку.
В палатке стояли самодельные столы. На двух жердях, подпирающих потолок, проволокой прикручены воронки для сбора смолы. В них был налит керосин. Чадили самодельные фитили из пакли. Света хватало лишь на то, чтоб не пронести ложку мимо рта.
Барышни! — крикнул капитан.— Покормите!
Он достал из кармашка гимнастерки квиток на ужин — бумажку с подписью начальника тыла. По таким квиткам кормили тех, кто не стоял на довольствии в столовой.
Я исподтишка разглядывал капитана. По обуви легко определить, сколько человек прослужил в армии, хромовые сапоги сохранились у кадровиков, в основном у политсостава; яловые тоже говорили о том, что человек пришел служить до начала боевых действий, потому что основная масса командиров, призванных после 22 июня 1941 года, ходила в кирзе. На ногах бойцов плескались обмотки. Правда, с сорок второго года появились и немецкие сапоги.