— Танцевал! Гости, бывало, приедут. Полковой духовой оркестр трубы надраит, начнет с марша. Ты и показываешь выезд. Отпустишь поводок, Ветерок не хуже тебя знает, что нужно. Школа верховой езды — университет. Потом как заиграют «польку-бабочку», он и пошел танцевать.
— Вы отступали?
— Нет. Шли на выручку Двадцать пятой Чапаевской дивизии. До границы километров семьдесят. Нас обстреляли. Ничего не поймешь — кто свой, кто чужой!.. Отошли к населенному пункту, в садах развернулись и пошли лавой. «Шашки наголо! Даешь!.. Даешь...» Да разве фашиста в танке шашкой достанешь? Залез в железо, гад. Попался бы в натуральном виде!
— А тачанки? — спросил я.— Из пулеметов бы стреляли.
— Чего?
— Тачанки, говорю.
— Э-э-э,— не то засмеялся, не то застонал политрук. Щепки полетели от твоих тачанок-ростовчанок. Потом в госпитале спорили. Теоретиков много. Нельзя было идти на танки без прикрытия артиллерии, самолетов и тех же танков. У нас были три танкетки,— керосинки, отстали, застряли на мосту. Разве трактор с лошадью спаришь? Машина — дура!
— Между прочим,— сказал я,— у нас в роте есть боевой конь — вернее, боевая подруга. Полундрой ее кличут. Так я бы с такой подругой горох не пошел воровать — на первой же проволоке остался бы висеть, как на паутине.
— Лошадь есть?
Он долго рассказывал о лошадях, об уходе за ними, болезнях и еще каких-то тонкостях — я не слушал. Для меня самая надежная и привычная лошадь была машина-трехтонка: вырос-то я в городе. В городе лошадь можно увидеть лишь на базаре. Еще на лошадях развозили ситро по кинотеатрам.
— Давайте, соколики! — кричали люди с крыши сарая.
Я полез к ним по лестнице из жердей, но мне сказали:
— Назад! Без тебя теснота. Крыша может не выдержать.
Я побежал к каштану, он рос рядом с сараем, и залез на него. Сумка из-под противогаза мешала. Я снял ее, бросил вниз, взобрался на самый верх дерева.
— Смирно! — неожиданно раздалась команда.
Из барака вышел генерал-майор авиации Горшков, командир дивизии. Он был летчиком-истребителем. На его счету было пять «мессеров». Его тоже три раза сбивали. Два раза он дотянул до аэродрома, один раз, прошлой осенью, упал в Чудское озеро. Выплыл и примкнул к какой-то части, попавшей в окружение, и вышел с ней на Большую землю. Звание генерала ему присвоили весной сорок второго.
— Лихо идут? — спросил генерал.— Видно?
— Отлично, товарищ генерал,— ответили командиры на крыше сарая.
— Интересно, интересно! — сказал генерал и тоже полез на крышу.
— Нам бы такие машинки с начала войны! — сказал кто-то.
— Посмотреть бы бой! — сказал еще кто-то.— Как из фашиста перья полетят.
— Посмотреть бы бой! — сказал еще кто-то.— Как из фашиста перья полетят.
— Федя! — крикнул генерал шоферу.— Подгоняй сюда! Ну, кто со мной на КП? Давайте, товарищи, через полчаса начнется бой! Расходитесь!
Отдав приказ, генерал почувствовал, что он генерал. Он подошел к краю крыши и замялся. Потом пошел вниз по лестнице, как по трапу, спиной к сараю.
Я тоже слез с дерева.
— Алик,— позвал дежурный по штабу, когда я надевал пустую сумку из-под противогаза.— Понимаешь,— чуть ли не шепотом говорил дежурный по штабу,— немецкие самолеты идут к Борисоглебску, бомбардировщиков прикрывают «мессеры». Будет дело! Приемника нет. Волну знаю, приемника нет! Послушать бы, как фашиста колошматят. Сейчас им дадут прикурить!
Дежурный подпрыгнул и пнул воронку для подсечки смолы.
— Вспомнил! Есть в школе приемник,— сказал он.— В казарме летного состава. Я напишу хитрую записку, валяй к школе, записку никому не отдавай, вместе с приемником тащи сюда. Тут чей-то велосипед стоял, возьмем взаймы! — Дежурный метнулся к бараку, через минуту выбежал с бланком расхода по кухне, на бланке стояла витиеватая подпись. В записке говорилось, что приемник из казармы летного состава срочно требуется в штаб.
Он вывел из-под навеса чей-то велосипед без номера, отдал хитрую записку.
— Быстрей возвращайся! Береги велосипед!
Ему еще следовало бы спросить, умею ли я ездить на велосипеде для взрослых.
Тропка извивалась, как запутанная веревка, шины предостерегающе шуршали. Я знал, что упаду... Велосипед катился по тропке.
Канавку я заметил издалека, за ней стоял колодец. Машину тряхнуло, и я оказался впереди нее. Велосипед наехал самостоятельно, затем отскочил и... врезался в груду камней.
Бац! Тра-ра-рах, тах-тах!
Колодец срубили на века, хоть бы тысяча таких, как я, ударялись в него головой каждый день, он бы не покосился. Велосипед был нежнее, у него погнулся руль и лопнула цепь. Я сел у колодца, с обидой поглядывая на велосипед.