«Керосинка, - подумал я.— Боевой конь, как верный товарищ, перенес бы меня через канаву, не выдал... Верно говорил Борис Борисович: машина — дура!»
Я достал из колодца воды. Дубовая бадья уравновешивалась журавлем, вода доставалась без труда, только умываться было неудобно — бадья мешала, пришлось ее оттянуть немножко в сторону.
Набрав ледяной воды в рот, я брызнул на ладони, обмыл царапины. Пришлось нагнуться, потому что бадья раскачивалась и норовила ударить в голову. Я со злостью оттолкнул ее подальше. Она вернулась.
В ее возвращении чувствовалась тупая неизбежность. Она обязательно должна была вернуться в точку, откуда начала движение.
«Почему она возвращается? — подумал я.— Почему? И никак иначе? Почему именно так? Кто это придумал?»
Я понимал, что земля притягивает бадью, что существует какое-то всемирное тяготение, которое существовало до моего рождения и будет существовать после моей смерти. И я всю жизнь обйзан подчиняться ему. Почему? А если я не хочу? Я человек... Почему я не могу изменить дурацкий закон тяготения по своей воле?
Я нагнулся, бадья просвистела над головой и ушла в сторону.
«Не отойду! — решил я.— Не отойду — и все! Так хочу! Что тогда произойдет? Ничего не произойдет. Бадья не посмеет ударить, потому что я не хочу этого, я ее пересилю. Не ударит! У меня будет иначе. Не как у всех!»
Мною овладело упрямство. Меня возмущала простейшая истина, ясная, как день,— закон тяготения возмущал своей тупостью и неизбежностью. Я не уклонился. Я стоял прямо.
И бадья... она ударила по лбу. И я понял, что простейший закон тяготения не изменить. Никому не преодолеть его, и он вечно будет подавлять волю людей неизбежностью, ну, а кто не понимает его, у того будет шишка на лбу.
И когда бадья вернулась вновь, я пригнулся. Отошел от колодца, поднял велосипед, цепь сложил в сумку из- под противогаза.
К школе я подошел, когда воздушный бой был в разгаре. На втором этаже в бывшей учительской стоял приемник, вокруг него сидели летчики в новеньких летных формах — ребята, которые сегодня не пошли в бой. Сидели еще какие-то красноармейцы. Я понял, что бесполезно предъявлять филькину грамоту —летчики не отдали бы приемника, да и поздно приемник нести в штаб: бой-то начался.
— Третий! Третий! Я — Пятый, слева! Погляди слева! — раздался чей-то встревоженный голос.
— Вижу!
— Вася, Вася, прикрой! Как слышал?
— Хорошо. Иду к солнцу.
— Петька, Петька, живой?
— Живой, так-трак-так... так-так!
Поразила тишина в эфире, в том смысле, что не слышно было ни гула моторов, ни стрельбы, сыпались короткие фразы, казалось лишенные смысла и логики.
— Звезда! Звезда!— раздался четкий, спокойный голос.— Говорит Орел, говорит Орел! Как слышимость? Прием!
— Я Звезда. Орел, слышу! Прием!
— С юго-запада подходят шесть «мессеров». С юго- запада подходят шесть «мессеров». Как слышал? Прием!
— Спасибо! Вася, Вася, слышал? Прием!
— Слышал, Орел, слышал. Порядок.
Летчики нервно задвигались на стульях, несколько человек вскочили с места.
— Спокойно! — сказал мужчина в майке.— Тихо!
— Петька! Петька! Заходи! — раздалось минут через десять из приемника.— Уходят!
Наступила пауза. Пауза затянулась... Потом зазвенел радостный голос:
— Ребята! Земля! Петька сбил «мессера». Ребята! Слышите?
— Слышим. Молодцы! Гордимся вами! — послышался голос генерал-майора Горшкова.
Летчики у приемников заговорили разом, перебивая друг друга:
— Четвертого сбили! Вот это да! Кончилось то время, когда нас гоняли как воробьев. Товарищ командир, почему мы на отдыхе?
— Повезло ребятам! Три «юнкерса» и «мессер»... Почему мы сидим?
— Спокойно,— сказал мужчина в майке, по всей видимости старший.— У нас особая статья. И завидовать нечего — на две эскадрильи четыре немца. Нет, так не будем воевать, будем лучше. Пошли в класс, разберем бой, насколько я его понял.
Мужчина в майке выключил приемник.
— Больше ничего не будет интересного, противник рассеян, уходит с линии фронта. Бомбы побросал где попало, до цели не дошел. Маловато сбили. Дешево фактор неожиданности разменяли — теперь будет ходить большими группами, с сильным прикрытием. Летный состав у немца молодой — опытных посбивали за два года. На днях, буквально на днях, где-то рядом сбили первого немецкого аса Рихтгофа. Сбили начальника немецкой истребительной дивизии Мельдерса, вместо него назначен теперь Баумбах. Ладно, кончай ночевать. Пошли в класс!
Летчики из учительской, я — за ними. Я не мог не пойти за ними. Они мне нравились — сильные, уверенные в себе ребята.