Я пошел искать кузницу, ведя злополучный велосипед.
Кузница разыскалась за овражком, на краю колхозного сада. Сад охранял знакомый дядька, крестный тети Груни. Охранял сад — понятие символическое: в саду висели переспевшие яблоки, груши. Колхозу не хватало рук убрать урожай фруктов, земля была усыпана падалицей. Любой человек имел право прийти в сад, нарвать яблок, сколько душе угодно, и не только нарвать — унести с собой хоть два мешка антоновки. Но почему-то никто не шел с мешками за антоновкой, лишь козы, раздувшись от обжорства, бегали между деревьев.
Крестный сидел на корточках у порога кузницы. На груде борон примостился Кила, бригадир. В кузнице гремели молоты.
Я положил велосипед около борон, пролез боком мимо крестного в кузницу. Здесь было жарко, полутемно и страшновато. Около горна стоял дядя Федя. Его напарники были раздеты по пояс. Один из них качал мехи. Мехи с шумом набирали воздух в кожаные легкие. Скрипела уключина под закопченным потолком. Мехи выдыхали воздух, и в углу в горне пламенел уголь ярким белым светом. Потом краснел. Язычки пламени уменьшались. Розовели. Усмирялись. Чтобы через минуту, с новым выходом мехов, взметнуться, заплясать по- скоморошьи.
Крестный сидел на корточках, как истукан. Кила крючковатым желтым ногтем безуспешно пытался раскрыть речную раковину, неизвестно каким путем попавшую в кузницу.
— Навались! — крикнул дядя Федя у горна и приподнял раскаленную стальную болванку щипцами.
Парень, тот, что стоял сбоку, ухватил заготовку щипцами. Второй парень бросил веревку от мехов. Мехи натужно вздохнули, точно испустили дух. Парень играючи поднял тяжелый молот. Дядя Федя приладил болванку к наковальне. В руках у него оказался легкий молоточек. Он ударил молоточком по жаркому металлу.
И следом на болванку опустился молот.
Тук... Бух!
Тук... Бух!
Это было похоже на игру. Молоточек бежал впереди, указывая сильному и неразворотливому молоту, куда приложить силу. Правой рукой дядя Федя держал щипцы, двигал по наковальне раскаленное железо. Ему это удавалось, потому что основной вес заготовки взял на себя второй напарник. Лицо у парня покраснело, на лбу набухли капельки пота.
Железо остывало, и вырисовывался — вернее, вылеплялся — крюк, квадратный у основания, сходящий на нет к концу, с плавным, точно зализанным изгибом.
Молоточек застучал нервно и часто, молот забил по металлу ласковее, приглаживая вмятины.
Молоточек упал плашмя.
Молот опустился на землю.
Дело сделано!
Дядя Федя подошел к бидону, поднял, напился через край кваса. Напившись, спросил:
— Алик, зачем пришел?
— Велосипед чужой сломал,— сказал я.— Выручи!
— За это нашивку дали? За такое ранение? — Крестный указал на яркую шишку на лбу, он придирчиво осмотрел мою нашивку за тяжелое ранение.— За сломанный велосипед? Я тоже имею полное право такую же носить,— сказал он.— Меня в первую мировую шрапнелью... Вот гляди! — Он задрал подол рубахи и показал белесый шрам поперек живота.
— Что за лемеха дашь? — спросил деловито дядя Федя. Расправив усы, он зажал переднее колесо велосипеда между коленок. Так порют непослушных ребятишек.
— Три барана дам,— ответил Кила,— Жирные бараны, живые.
— Пять!
— Лады, лады! Скажу председательнице,— быстро согласился Кила и отшвырнул ракушку.
— Свезешь на батарею баранов,— приказал дядя Федя, выравнивая восьмерку.— Еще угля раздобудь. И пришлешь кого-нибудь из баб на помощь. Будет бороны растаскивать. Так оно быстрее. Чтоб времени на подсобную работу не тратить.
Через полчаса велосипед можно было демонстрировать на выставке. Чуть заметные трещины эмали на ручке наводили на мысль, что на велосипеде ехал я.
— Еще бы лошадок подковать,— сказал бригадир Кила. Лицо бригадира выражало покорность и упрямство.
— В лошадях не понимаю! — ответил дядя Федя.— Что ноешь под руку? Целыми днями торчишь, нервы на барабан мотаешь!
Ему председательша приказала,— объяснил крестный, продолжая сидеть на корточках.— Она сказала: «Ты от кузнеца не отходи. Он свое дело сделает, его командир заберет, что тогда делать будем?»
— Не смыслю я в лошадях,— устало повторил дядя Федя.— Лисапед починю, хочешь, а в скотине не смыслю. Ей копыто почистить, обласкать, в станок завести. Подковы скую. Найди коновала, на пару подкуем.
— Есть человек, он в лошадях разбирается,— сказал я.— Честное слово!
— Кто такой?
— Политрук. Борис Борисович, капитан. У нас политрук новый.