Подвели мерина по кличке Афанасий. Мерин пофыркивал и вздрагивал непомерно раздутыми боками. Холка у него была сбита, осенние редкие кусачие мухи жадно прилипали к ранке.
— Что, пухнешь? — спросил у мерина Борис Борисович.— Бригадир, записывай рецепт.
Бригадир Кила почтительно записывал огрызком чернильного карандаша на обрывке газеты советы, как выгнать аскариду из брюха Афанасия.
Мерин доверился коннику, добровольно подошел к станку, вошел в станок (его даже не взяли под уздцы), поднял заднюю правую ногу. Подковы, конечно, на ноге не было.
— Ой-ой-ой! — вырвалось у капитана.— Не копы та — лыжи. Как же ты ходил, друг сердечный? Не завидую.
Мерин вздохнул и вежливо помахал хвостом, отгоняя кусачих мух.
Борис Борисович положил неподкованную ногу мерина на колени, прикрытые брезентовым фартуком, долго приноравливался, затем осторожным и в то же время сильным движением срезал, точно сострогал, пласт кости. Думалось, что Афанасий взовьется на дыбы, лягнет коновала в живот, разнесет станок в щепу. Ничего подобного не произошло — мерин застыл. Его морда приняла скучающее выражение, как у женщины, когда ей делают маникюр.
Борис Борисович чистил копыта — задние, передние Он часто менял всевозможные — выпуклые, прямые и загнутые — долота.
Потерпи, потерпи,— просил он ласково.
Старший сержант дядя Федя ассистировал политруку
— Теперь что? — спрашивал он почтительно,- Понятно. теперь что? Ага, понял! Сразу бы не додумался.
Оказывается, и дядя Федя кой-чего не знал и не умел делать.
Дядя Федя вынес подкову. То ли подкова оказалась горячей, то ли Борис Борисович неловко тронул болячку — Афанасий взметнулся.
— Не мешай! — закричал капитан.— Терпи!
Забивались гвоздочки безболезненно и быстро.
— Готов! — отпустил мерина Борис Борисович. - Гуляй, старина! — он дружески хлопнул ладонью по круп\
Афанасий постоял, шагнул. Остановился, как бы соображая, ступать или нет. И, замотав головой, резво выбежал из станка.
' — Эть взбрасывает! — умилился крестный и бросился ловить мерина.— Тпру-у, окаянный, те говорят, не резви!
Поймав Афанасия, крестный окликнул:
- Алик, забирайся! Скачи галопом на Лебяжье поле.
Там работали наши ребята.
Афанасий трусил не спеша. Я точно плыл по мелкой волне на перевернутой лодке. Я не умел ездить верхом. Неудобно было трястись на старом мерине, ударяясь о разъеденную мухами холку. Я балансировал руками, телом, чтобы не сползти то влево, то вправо, падал животом на спину Афанасия. Хотелось крикнуть: «Остановись!», но почему-то было стыдно произнести подобное слово.
Кое-как добрались до Лебяжьего поля.
Бойцы выкапывали саперными лопатами картошку. Они шли цепью. Им пособляли женщины. Выбирали клубни руками, бросали в ведра; когда ведро наполнялось, картофель ссыпали в большую кучу.
Работали весело. Дядя Боря Сепп старался в паре со Стешкой на самом левом фланге. По-моему, они плохо соображали, что делают, потому что сбились с рядов. Их подняли на смех.
— Куда ж в кусты полезли? — закричала женщина,— Рановато еще, еще обеда не было... Глянь, Стеш- ка-то покраснела!
Я слез с лошади. Афанасия впрягли в плуг. За плугом пошел дядя Боря. Он отворачивал черные жирные пласты земли, картошка оказывалась сверху, человек десять еле управлялись за ним.
Через полчаса прискакал Рогдай. Его лошадь тоже впрягли в плуг. Бойцы сбросили гимнастерки. День выдался погожий...
Часа в два приехала подвода с обедом. Угощали за колхозный счет. Привезли три ведра с мясным борщом, каравай хлеба, яблок, молока... Полную подводу еды. Выставили обед на землю и уехали.
Женщины и ребятишки почему-то отошли в сторонку, каждый достал из узелка свое — бутылку молока, холодной картошки, лепешек.
— Товарищи,— возмутились бойцы,— Садитесь, вместе пообедаем.
— Не,— ответили женщины,— не положено. Наш пай за трудодни, может, отдадут, это вам, вы служивые. Гости.
— Какие гости? — снова возмутились бойцы,— Отставить! Идите сюда! Вместе работали, вместе будем столоваться.
Первыми подошли мальчишки, за ними потянулись женщины.
Дядя Боря Сепп налил борща полный котелок, подошел к Стешке. Они о чем-то поспорили, затем сели в сторонке, начали хлебать одной ложкой из одного котелка.
И уже никто над ними не подтрунивал, изредка какая-нибудь женщина долгим, пристальным взглядом глядела в их сторону и вздыхала, потом отводила взгляд.