... Я не дошел до школы, до библиотеки, где надеялся увидеть Стешу.
КПП я обошел стороной, пролез под проволокой в кустах и побежал по дороге к деревне. Я рассчитывал за час-полтора обернуться. Кто же знал, что налетят «юнкерсы»?
Они вышли на бреющем полете, поэтому их и не успели упредить, встретить в воздухе. Тявкнуло где-то зенитное орудие, и через минуту заградительный огонь разорвал небо, как фейерверк на массовом гулянье Грохотало... В подобной катавасии страшны не только пули и бомбы вражеских самолетов, опасны и осколкг собственных снарядов.
Инстинктивно я бросился под толстую сосну, вдавился в землю. Она пахла прелой хвоей. Рядом оказался муравейник, муравьи атаковали, кусали в шею, забрались под гимнастерку.
Немец сделал два захода. Бросил бомбы по площади. Рвануло впереди, сзади... Налет окончился внезапно, как и начался.
И я услышал, что недалеко кто-то кричит. Так кричать мог только умирающий.
Я побежал на крик. На дороге дымилась воронка. Пахло кисловатым запахом взрыва, как тогда, в Саду пионеров. Поперек дороги лежала опрокинутая телега. Я поскользнулся, наступил на яблоко и раздавил ею сапогом. Кругом валялись сочные крупные антоновки, разбросанные взрывом. Лошадь умирала. Это был мерин Афанасий. Ему разворотило брюхо. Мерин кричал натужно, как человек: «А-а-а!.. А-а-а!..»
Чуть дальше сидел крестный. Рядом лежал бригадир Кила. Крестный положил голову друга на колени и уговаривал:
— Ты того... Ты не бойся... Ты того... этого...
По лицу крестного скатывались крохотные старческие слезинки.
Они везли яблоки бойцам. Если бы везли яблоки на продажу к станции или в другое бойкое место, поехали бы другой дорогой, не через лес, и не попали бы под бомбу.
— Потерпите! Потерпите! — сказал я и побежал почему-то в сторону деревни.
И наскочил на патруль. Меня остановили, потребовали документы, красноармейцы были незнакомые. Я что-то пытался объяснить. Вообще-то, я зря побежал за помощью — бригадир был мертв. Я бы ничем не смог помочь ему...
И вот меня привели на губу — в одинокую землянку. Открыли ржавым ключом дверь. Я вошел.
В землянке оказалось трое арестованных. Один бывший моряк-электрик из мастерских. Запутанными фронтовыми дорогами он очутился в летной части. Под пехотной гимнастеркой у него красовался вылинявший клочок тельняшки — все, что осталось от флота.
Еще двое арестованных — штабной писарь и технарь с аэродрома — сидели на чурбанах. Лежать на Топчанах разрешалось после отбоя.
— Пополнение прибыло,— сказал писарь, - Сколько дали?
— Четверо суток.
— Ого!..— сказал с уважением бывший моряк.
Почему-то я почувствовал гордость.
— Ну и дурак,— сказал технарь.
И я почувствовал себя разгильдяем, которому штрафбата мало,— удрал в самоволку во время боевой тревоги. По сути дела во время боя.
— Бывает,— примирил меня с самим собой писарь.— На ровном месте поскальзываешься. Вот меня арестовали за фамилию.
— Как так? — поинтересовался технарь.
Я сел на топчан. Мерзлось. Коллеги по губе продолжали беседу:
— Люди, у которых фамилия начинается с последних букв алфавита,— сказал писарь,— живут меньше, чем те, у кого фамилия начинается с первых букв алфавита.
— Как так? — не поверил технарь.
— Проще пареной репы,— ответил писарь.— Моя фамилия Яковлев. Всегда в конце любого списка стоит. Делают, например, уколы от сыпняка. Акимовы, Булавины, Гнедыши, Дементьевы, Ершовы уколы получили и отвалили. Я жду своей очереди, волнуюсь, когда же фельдшер возьмет шприц и вкатит под лопатку сыворотку. Между прочим, болею после уколов, стелькой лежу, и температура под сорок. Организм ослабленный...
— Водкой и брехней,— сказал бывший моряк.
— Так вот,— продолжал писарь, не обращая внимания на выпады моряка,— Благодарности тоже зачитываются в последнюю очередь, и отпуск на работе тоже... Отсюдова нерв... Впоследствии жизнь у Юрьевых, Якушевых короче, чем у Абдуловых, Вертихвостовых, Гиндиных. Диких и Ерепеевых... Я так думаю.
— Как же на губу-то угодил? — взволнованноспро«Я сил технарь, фамилия которого была Смирнов,—онД стояла в середине любого списка.
— Приехали делать комбинированный укол от тифа, от брюха и прочей нечисти. Я за три дня посмертное письмо направил. И тут меня осенило... Додумался. Решил сократить муки и поставить фамилию в головной строке. Написал себя не Яковлев, а Аковлев. И когда приехал фельдшер, первым подошел, подставил спину. Вколол. Первым отмучился. Пришел в себя, значит, прилег — чувствую, температура наползает. Тут бегут: «•Яковлев, Яковлев, тебе укола не сделали!» Оказывается, пришел начальник отдела, майор, посмотрел список и говорит: «Последним в списке Яковлев должен быть. Он вечно сачкует».