— Ну и ну! — удивился технарь.— Ты бы объяснил...
— Пытался... Брыкался, разные непотребные слова говорил майору, потому что температура навалилась.
— Ну и что?
— Что, что... Скрутили, вкатили второй укол. Привыкли, что я самый последний по списку.
— Да-а! Не повезло.
— Салаги! — сказал бывший матрос.— Все равно убегу к братишкам на флот. Не имеете права держать на суше! Не имеете!
— Яс открытыми глазами спать научился,— сказал технарь.— Идет разбор, занятие. Я сижу, вроде слушаю, смотрю, сам сплю. Решил еще отработать, чтоб во сне пальцами шевелить. Подпереть голову рукой, слушать, глядеть и изредка пальцами шевелить. И засыпался. Понадеялся на пальцы, а глаза-то закрылись Признаюсь, что во сне храплю. А ты за что, малец, угодил в немилость?
Я ничего не ответил. Мне было не до разговоров.
Потянулись дни. Про ночи могу сказать, что они особенно не тянулись, скорее наоборот — они пролетали, как мгновение.
Утром нас кормили холодным постным борщом, затем вели на работы. Мы пробивали солдатские гальюны, подметали тропинки перед штабом. Работа грязная. Часовой прохаживался за спиной, а ты ползал на четвереньках, мыл пол в бараке. И люди проходили, не глядя в твою сторону.
Утром третьего дня ареста за мной приехал «виллис».
Матрос уныло прощался. Пожал руку, похлопал по мечу — настроение у него было отчаянное: его задержали при бегстве в сторону фронта. Начальство решало, как расценить подобный поступок — как дезертирство или как самовольную отлучку, так что моряка Черноморского флота, случайно попавшего в летную часть, могли ожидать большие неприятности, хотя могла выпасть и большая радость — перевод в другую часть, на флот.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Откровенно говоря, то, что меня неожиданно вызволили с гауптвахты, вернули ремень, пригласили в машину, повезли в неизвестном направлении, вначале обрадовало, потом удивило, затем насторожило. К чему бы? Может, перепутали с кем-нибудь?
«Если Прохладный дал четверо суток,— размышлял я. подпрыгивая на сиденье рядом с шофером, когда машину подбрасывало на ухабе,— ты обязан отсидеть их тютелька в тютельку, и никто не имеет права отменять решение ротного.— Потом спохватился: — Опять ЧП. Опять я буду виноват».
Я попытался выпрыгнуть на повороте из машины. Меня схватили за шиворот, усадили и предупредили:
— Не трепыхайся!
— Младший лейтенант узнает,— пригрозил я,— и вам попадет. Отпустите! Я арестованный.
— Помолчи!
— Младший лейтенант шуток не любит. Он строгий.
— Мы еще строже.
Что ж... Я замолчал. Я предупредил, теперь моя хата с краю.
Машина остановилась около командирской столовой. Пригласили в столовую. Накормили. До отвала. Чудеса! Угостили кулешом, тушеным картофелем с мясом и компотом. Хлеба сколько хочешь. Я два куска незаметно сунул в карман на черный день.
Меня явно с кем-то путали. Но, что бы ни случилось, обед навечно утонул в моем желудке.
После обеда повели через леспромхоз, за бугор, за узел связи к лесу. Здесь находилось несколько блиндажей. Когда я был рассыльным, дежурный по штабу предупредил:
— У леса без толку не болтайся. Там разведслаМ и еще особый отдел. Там не любят посторонних, i
Оказывается, любят, раз сюда привели.
Спустились в блиндаж.
Два сержанта чертили на столах схемы. Я уселсяИ табурете. Горели электрические лампочки. Видно, с аэродрома сюда провели электричество. Богато! На стенах висели занавешенные тряпочками карты. У двери, прислонившись плечом к косяку, замер часовой с новеньким ПГ1Ш.
«Кто охраняет разведотдел? — размышлял я,— У штаба своя рота охраны. Бойцов из нее я знаю Не всех, конечно, по имени, а в лицо всех. Этот парень незнакомый. Выходит, специальная охрана.— И тут я еще подумал: — Наверное, меня привели к особистам. А за что? Неужели дознались, что не вставил мундштук! Полундре в зубы, когда старшина поехал на ней и потопил по дороге?»
Стремительно вошел капитан. Я его сразу узнал. Он летом вез меня и Рогдая с Придачи. Давным-давно, сто лет назад... Вез в заштопанном броневичке, который тогда казался чудом современной военной техники. Потом ловили немецкого летчика. Встретили тетю Клару. Капитан сосватал ее переводчицей...