Оратор говорил долго.
Тетя Клара и человек в форме немецкого офицера внимательно слушали радио, изредка переглядываясь между собой.
— Кто это? — спросил я, когда затих очередной рев Гитлер,— просто ответила тетя Клара.
Слово «Гитлер» было для меня целым понятием, и странно было слышать, как говорил один человек. Кончался сорок второй год. Немцы вышли к Сталинграду. И жутко было слышать фашистов — казалось, она рядом, за стенами монастыря.
Затем заиграли марши. Звенели трубы. Гремели барабаны. Раздавались команды —там, где-то далекодалеко, маршировали, а под Воронежем от поступи немцев дребезжала пепельница на комоде.
Тетя Клара выключила приемник.
— Что он говорил? — спросил я.
Хвастался,— сказала тетя Клара и подула на руки, точно они замерзли.— Хвастался. Грозился.
Спать меня уложили на топчане. На мягкой перине, под теплым одеялом я разомлел и заснул беспробудно. Я
Встал чуть свет, потому что привык вставать с петухами. В домике уже никого не было. Я оделся, нашел полотенце и кусок пахучего немецкого мыла, вышел в сад.
На улице почему-то белым-бело, голые яблони, красные листья кленов, дубы и рябины поседели.
Иней посеребрил землю. Было звонко. И хотя стояла тишина, казалось, что земля звенела, как тонкая фарфоровая чашка.
«Предсказывают синоптики! — подумал я,—Обещают дождь — выпадает снег».
Возле огромных сооружений шевелились люди — парни лет по двадцати пяти, поджарые, голые по пояс Перепрыгивали через канавы. Как белки, взбирались на макеты пятиэтажных стен, легко и цепко подсаживали друг друга с этажа на этаж. Интересное упражнение — на карнизе дома замерли бойцы, целое отделение. Ужасно трудно прицепиться к стенке и не двигаться. Видно, затекли руки, бойцы спрыгивали на землю и делали разминку. Больше всех выстоял невысокого роста паренек, очень похожий на Толика Брагина, старшину нашей роты.
Захотелось с ними поупражняться. Нельзя — они проходят специальную подготовку, а я здесь гость, вольношатающийся.
Затем начались упражнения по самозащите. Некоторые приемчики я знал — Прохладный научил.
— Алик,— послышался голос тети Клары. Она стояла с кофейником, накрытым концом шали, чтоб не осты.1.—Умывайся в реке, быстрее возвращайся, кофе остынет.
Завтракали втроем — тетя Клара, дядя Ваня-Вилли, уже не в немецкой форме, в гражданской, и я. Ели яичницу. Класс! Тетя Клара расставила на скатерти тарелочки, положила приборы — вилки слева, нож справа. Наконец-то она могла показать, как положено сидеть за столом. Смешно! Как во сне... Рядом со мной сидел, может быть, настоящий немец. Чинно-благородно, не спеша ел с тарелочки вилочкой, за ворот куртки заложена салфетка. Чудеса в решете! Разговаривал он с тетей Кларой по-немецки. Изредка она его поправляла, он краснел, как ученик на контрольной, повторял слова.
— Не путайте баварский диалект с берлинским,— поучала тетя Клара.— Волжанин не чокает по-воронежски. Неаполитанский ансамбль тамбовской песни и пляски.
— Я, я,— кивал головой дядя Ваня-Вилли, мол, понял.
На меня все это так подействовало, что после завтрака я сказал:
— Дакке шён!
Во, до чего дошло! Я по-русски после обеда забывал говорить «спасибо», а тут «данке шён»!
Целый день они разговаривали. Я пытался понять, о чем они толкуют, но так ничего и не понял. Мне делать было совершенно нечего. Спасибо, обнаружились немецкие журналы, целая кипа. Я смотрел на картинки. Все улыбались, улыбался Гитлер, Геринг, Геббельс, было много снимков разных городов. Русские военнопленные. Снятые снизу лица русских выглядели уродливыми. Специально так фотографировали, чтобы был невыгодный ракурс.
Потом чинно обедал. Не жизнь — сказка!
За окнами во дворе монастыря шла напряженная жизнь — вернее учеба, еще вернее — тренировка.
Я видел, как целый день у спортивных сооружений тренировали людей. Уходили одни, приходили другие,' Сколько их? Я не знал, да и никто не ответил бы на подобный вонрос. Здесь нельзя было задавать вопросы. Украдкой я поглядывал в окно.
Ребята работали, именно работали, настойчиво. Я понял одно: они вырабатывали производственные навыки. Да! Чтоб, не раздумывая, отпрянуть, прижаться к земле, стене, крыше товарного вагона, пропустить мимо пулю, нож, камень, чтоб подобное было таким же обыденным, как наколоть дров для печи, запрячь лошадь в телегу. Здесь учили тяжелой работе, беспредельной, смысл которой заключался в том, чтобы не выдать себя врагу как можно дольше, чтоб сохранить то, что называется внезапностью, чтоб благодаря смелости, инициативе, инстинкту самосохранения, навыку, сообразительности, удаче — выжить и тем победить врага, который хочет выжить сам.