— Порядок следования такой,— сказал старший из них.— Идем к реке двумя группами. Альберт Терентьевич, предупреждаю, когда взлетит сигнальная ракета, не вскакивать, лежать спокойно, я буду рядом. Да, молодой человек, переоденься в гражданское. Обмундирование сложи сюда,— он протянул брезентовый мешок - Документы тоже клади. Не пропадут. Вернешься — возьмешь. Порядок общий.
— А зачем переодеваться? — не утерпел я.
— Промокнешь. Вернешься — в сухое переоденешься Мамок у нас нет. Промокнуть придется до нитки.
— Выйдем к переправе,— продолжал ставить задачу старший,— в стороне, метров двести. Альберт Терентьевич, где брод-то твой? Давай точные координаты.
■' — Прямо от водокачки начинается.
- Придется вдоль бережка прогуляться... Не страшно?
— Может, переплыть и натянуть конец? — спросил кто-то.
— Не удержишь. Завязать не за что. Дорогое удовольствие.
— Не стоит мудрить. Делать будем, как решили.
— Верно.
— Значит, порядок следования: первым иду я, за мной — проводник, двое для прикрытия — ты и ты. С интервалом в десять минут выходит вторая группа. Не доходя до берега, залегает. Проводник спускается к реке, находит брод, дает сигнал. Так можешь? — Он прокричал не то птицей, не то кошкой.— Подать звуковой сигнал?
— Могу.
— Ну-ка, попытайся, изобрази.
Я изобразил... Разведчики подумали и, видно, решили, что сойдет...
— По сигналу фонариком подходит основная группа. Прикрытие знает свою задачу. Так... Первым через реку идет проводник, вторым вы, гражданка, замыкающим вы, господин офицер.
Дядя Ваня-Вилли криво усмехнулся.
— При переходе, замыкающий, следите за женщиной, чтоб не снесло на глубину. В случае если собьется, вещи бросайте. То же самое в случае обнаружения: возвращайтесь на исходный рубеж. Прошу к столу, ознакомимся с последними данными. Пленный показал, что стыки батальона проходят между этими домами.
Я не слушал, я переодевался в гражданское. Форму складывал в мешок. Достались старые, но еще крепкие лыжные брюки, башмаки на резиновой подошве, майка, рубашка фланелевая, ватник и кепка, как блин. Она была великовата. Гномика дяди Бори я переложил в карман лыжных брюк.
Вообще-то, у меня мелькнула мысль не брать его с собой. Потому что он несчастливый — хозяина закололи диверсанты. Хотел снести его в деревню к девушке дяди Бори — попал под бомбежку, затем на гауптвахту... Пусть суеверие. Но на фронте все становятся суеверными. Бывает, человек в тылу на собственной мине подорвется, а случается — из кромешного огня выходят без царапинки. Как кому везет Судьба.
И все-таки я оставил гномика в кармане. Я должен был перешибить судьбу. Если бы я его не взял, я бы знал сам для себя, что струсил, что боюсь идти к реке, что зря разведчики понадеялись на меня. Я бы предал память дяди Бори Сеппа, и... от меня зависела жизнь тети Клары. Жизнь! Вот как обернулось.
Очень ответственно и по-настоящему страшно. Почему-то мои мысли, желания и решимость сосредоточились вокруг игрушки из желудей и ольхи: возьму или нет — вот самое главное. Как в машине, когда весь мир, все ощущения сжались до размеров кузова. Что это — спасение? Или самообман? Но так проще. Легче.
Не хотелось уходить из блиндажа. Глаза долго осваивались в темноте, и мы шли как слепые, разведчики поторапливали.
Мы шли полем. Затем легли. На брюхо. На мокрую, разбухшую землю.
Дядьки в маскхалатах ползли, как ужаки, точно всю жизнь ползали, а не ходили, с автоматами, с ручными пулеметами Дегтярева — весьма неудобной штукой для транспортировки в горизонтальном положении.
— Не отставай!
Не знаю, как бы я справился с подобной гонкой на брюхе месяца три назад. Я бы задохся, умер от разрыва сердца, расплакался бы, сдался. Три месяца выросли в года. Я полз. Пусть не совсем быстро и ловко, но полз. Не зря натаскивал командир роты младший лейтенант Прохладный. Вот тот случай, ради которого он гонял, как злобная мачеха падчерицу, и в непогоду и в вёдро Я промок, как суслик. Меня можно было взять, скрутить, выжать и повесить сушиться на веревочке. Холода не чувствовалось. Наоборот, я задыхался от жары.
— Не мешкай! Ну, где ты?.. Как чувствуешь себя, оголец?
Заныла спина, руки исцарапались. Осень, а колючки впивались в ладони, как летом в зной.
Выползли к берегу. Я перевернулся на спину и ловил ртом воздух, его было мало, совсем не было. Река шумела Никогда не подозревал, что река Воронеж шумит. Вырисовывались какие-то развалины на том берегу. Водокачка, что ли? Взорвали ее. Сгорела.
— Соображай, куда теперь,— шептал сбоку старший Что разлегся, как на пляже? Гляди, гляди, куда нужно. Давай, давай!