— Почему? — отвечал я и пожимал плечами: стоять в очередях я не любил с глубокого детства, и если подвертывался случай, не задумываясь им пользовался, проскакивал, просто я не умел небрежно, но убедительно показывать нашивку за ранение, медаль «За боевые заслуги» и тот же значок. Попробовал однажды, получилось нарочито, точно я перед беззубым грыз орехи. У меня явно не хватало солдатской смекалки, а ее за тридцатку не купишь.
Наконец на специальном катке привезли, как танк, экскаватор. Единственный на город. Он сполз по сходням на тротуар, чихнул гарью и, ворча, прополз, как гигантский майский жук, через поваленную чугунную ограду в сад, к памятнику Кольцову. Земляк Кольцов бесстрастно взирал мраморными глазами на всю эту возню. Мне вдруг показалось, что вокруг памятника певцу воронежских степей уже сто лет стоят деревянные кресты.
- Обязательно сейчас нужно выкопать трупы, пока холодно, чтоб запаха не было! — сказал военврач, руководитель воскресника.— Начинай!
— Маловато крестов,— сказал с наигранной грустью Яшка.
— Очумел, что ли! — ответили ему.— За одно воскресенье не справишься. Гляди, тут сотен пять.
— Будем работать ночью,— сказал военврач.— Надо убрать заразу. Сейчас земля мерзлая, гробы тоже промерзли, вони не будет и микробов... А обдаст землю теплом, пиши пропало. Мясо «высшей расы» гниет так же, как и «низшей». В противогазах придется работать. Спасибо, еще народа в городе нет, а если бы были жители? Дети...
Стальной ковш экскаватора откусил пласт земли. И откуда-то из-под дерна выскочила сытая, огромная крыса. Она побежала, как собака, увертываясь от ударов лопат. Поднялся шум, крыса нырнула в нору у ближайшей могилы.
— Черт возьми! — выругался военврач.— Зараза на четырех ногах. Не было бы эпидемии.
Ковш подхватил труп немецкого солдата. Видно, фрицев хоронили уже в мерзлую землю, зима заглушила тление, лишь лицо у трупа обглодали крысы.
— Разрешите, барышня, с вами познакомиться! - заорал Швейк с маслозавода, но на него прикрикнул Николай, слепой инвалид. Швейк заулыбался и замолчал.
— Маловато крестов,— повторил свою мысль Яшка-артиллерист.— Побольше бы... Глядишь, быстрее до Берлина дойдем.
— Товарищи, за работу! За работу! До конца войны далеко, а чистить землю надо. Нам жить на этой земле
— Советская власть едет! — крикнул кто-то.
В сквер въехал «виллис», в нем сидело несколько человек в гражданском. Приехали исполкомовские работники. Одного, худощавого, с болезненным лицом, я знал. Он учился с отцом в строительном институте. Отец не доучился, ушел в прорабы, работал на стройках до начала войны и прямо со стройки ушел добровольцем, а потом пропал без вести, потомственный солдат России Васин Терентий Васильевич... Этого дядьку я точно знал. Кажется, его фамилия Бельский, зовут дядя Коля. Я хотел было подойти и признаться, но Рогдай толкнул в спину:
— Бери пилу!
Мы спиливали кресты. Отличные. Дубовые. Два бруска. Им цены нет. Они пойдут на проемы для дверей и косяки для рам, для стола. Самое дефицитное в городе — стройматериалы. За кусок оконного стекла могут отвалить полтысячи. И еще нет кошек. Одна кошка тоже стоит полтысячи. Торговля кошками оказалась у нас с Рогдаем первым делом, шахер-махером, или, как говорят в Америке, мы «провернули кошачий бизнес». Об этом нужно рассказать особо, ибо история поучительна, и, прочитав ее, вы лучше поймете, как и на что мы жили весной сорок третьего года.
Мы поселились в подвале Дома артистов. Восемь месяцев назад мы прятались в нем от бомбежки, перепуганные и бестолковые, как козлята. Это было невероятно давно. В правом углу сидел какой-то дядька и угрюмо вещал, точно каркал, о предстоящих несчастьях У входа две сестренки-близнецы нахально просили у собственной бабушки хлеба, а в левом углу тетя Люба, актриса из ТЮЗа (она играла Василису Прекрасную в пьесе «Финист — ясный сокол»), пела под аккомпанемент гитары старинный романс «Гори, гори, моя звезда» Посреди подвала на скамейке сидела тетя Клара? Где она теперь, что с ней?
Рогдай позеленел от зависти, когда меня наградили медалью «За боевые заслуги». Странный человек! Если бы его наградили орденом, я бы радовался, гордился, а он шипел, как испорченное радио: «Подлиза! Карьерист...» — и говорил более обидные слова. Когда мы с ним оказались наедине после вручения награды, он сорвал с моей груди медаль и бросил на землю.
— Ты против народа! —закричал я.
Конечно, Рогдай был не против народа, это я просто так закричал, от обиды, но тогда мне хотелось думать, что брат оскорбил народ. Я бросился на него с кулаками и впервые узнал, что братишка, которого я раньше в любое время щелкал по лбу, стал сильным.