— Много не навалю, — пообещал Степан и переложил правую руку, пухнущую в плече. — Кто в той моторке был? Ты же видел ее на реке.
Глаза Бреева налились тусклым свинцовым блеском зрачков и скулы с крепкой кожей взбугрились желваками.
«Не скажет, — горьковато подумал Степан. — Нипочем не скажет… Все они друг дружку покрывают…»
— Панышева моторка, — осевшим голосом заговорил Бреев, косясь на вывихнутую руку инспектора. — Из города он. Второго не разглядел. А на руле был маячинский.
— Маячинский?
— Наш бухгалтер… Фильченков.
— Валентин Павлович?
— Он самый, гладкая морда. Он коноводит в компании этих хищников. Ты, инспектор, их не жалей. У тебя характера хватит… Он меня тогда сетью выручил… Помнишь, которую ты у дебаркадера конфисковал?
— Помню, — кивнул Одинцов, осознавая, что Бреев говорит трудную правду. Теперь ему было ясно, почему показалась знакомой спина рулевого в удирающей по протоке бударке, понятно, над какими балансами трудился по ночам степенный и обходительный Фильченков. Лиса этакая, змей корыстливый!..
— Стребовал с меня за сеть столько, что я теперь на пол года в долгах увяз, — негромко продолжал Василий. — Не жалей этого гада.
Степан выискал в приближающейся Маячинке дом Фильченкова. Просторный с четырехскатной крышей, блестевшей оцинкованным железом. «Крыша у нас примета верная», — вспомнились слова Шерстобитова, сказанные на товарищеском суде, видно, со значением, которого инспектор не понял.
— Да уж не пожалею… За сегодняшнее ему расчет сполна устрою.
— Доказать еще нужно, Степан Андреевич. Ушла ведь моторка. А не пойман — не вор, есть такая присказка.
— Докажу, Василий. Наследили они столько, что докажу. Тебя возьму в свидетели. Или не пойдешь? Скажешь, что ничего не видел.
— Вот хрясну тебе веслом по кумполу, инспектор, — озлился Бреев. — И так у меня душа не на месте, а ты еще и норовишь ковырнуть. Шило ты, как есть шило.
Неоконченный рейс
Рассказ
Возиться с корреспондентом, нагрянувшим в жаркое время путины, директору рыбоводного хозяйства не хотелось. Он покрутил в руках редакционное удостоверение Ивашина, кинул в трубку надоедливо звонящего телефона: «Сейчас!.. Да сейчас же!..» — и взгляд его убежал в угол.
— Чего я буду вас за ручку по хозяйству водить? — сказал он добрым голосом. — Завтра «Жерех», наш буксир, пойдет на тоню брать производителей. Прокатитесь, путину своими глазами поглядите… Погодка стоит что надо. Совместите, так сказать, полезное с приятным.
Круглые глаза директора хитровато прижмурились. Как у кота, знающего повадки сутолочного мышиного племени и потому положившего для себя зря не утруждаться.
— Два дня туда, три обратно…
Ивашин шевельнулся на стуле, пытаясь сообразить, каким образом директор прознал, что его командировка кончается ровно через пять дней.
— Может, вас цифры интересуют? — уловив замешательство гостя, спросил директор, и в голосе его прорезались царапающие нотки. — Можем и цифры представить. Хоть за пять лет отчеты выложим. По первичным документам все посмотрите. Динамику роста, проценты выполнения…
Услышав про «первичные документы», Игорь понял, что так именно и будет — за пять лет. Пуда три пыльных папок и в придачу бухгалтер в сатиновых нарукавниках, который станет толковать про баланс, сальдо, акцепты и дебеты. В этих мудрых словах Ивашин, кончивший всего два года назад факультет журналистики, смыслил не очень, а кроме того, преподаватели и нынешний редактор его наставляли, что писать надо о людях. Для себя же Игорь сделал уточнение — о молодых людях, о тех, за кем будущее.
Он поглядел на осетренков и севрюжат, запломбированных в стеклянных банках, подумал, что они похожи на крохотных крокодильчиков, и сказал, что поедет на «Жерехе».
Директор облегченно отдулся, снова поднял трубку набатно трезвонившего телефона, сказал, что выходит.
— Шандоры на магистральном канале надо срочно ремонтировать, а плотник на сестрину свадьбу укатил. Не люди, а настоящие изверги, — рассказывал директор, на ходу надевая мятый пиджак. — Приспичило в путину женихаться. Времени у них другого нет. Теперь хоть сам за топор берись…
«Жерех» оказался сорокасильным приземистым суденышком с прямым, будто обрубленным носом, с красной полосой на тощей трубе и широкой округлой кормой, где были сложены бухты троса, бочки, багры и черные, тяжелые цепи. Над выступом машинного отделения с зарешеченными кругами иллюминаторов возвышалась буксирная дуга. За ней вделанный в корпус гак — кованый крюк для крепления буксира.