– Перестань, папа, не притворяйся, что это не самый счастливый день в твоей жизни.
– Не надо так, дочка. Я знаю, как много значил для тебя и твоей матери этот старый трезвон. Разве ты не собиралась в это воскресенье устроить в ее память затяжной дин-дон?
– Четверть звона, – голос Фэй надломился. – Уже нет.
– О, мне очень жаль, Фэй, – сказал Терренс, кладя руку на плечо дочери. – Нет, правда. Ты ведь с таким нетерпением ждала этого, дочка. – Застигнутая врасплох внезапным и искренним сочувствием отца, она подумала, что может расплакаться. Разумеется, он должен был тут же все испортить.
– Значит ли это, что я смогу выспаться?
– Пап, – рявкнула Фэй, наливая мистеру Ходжсону пинту пива.
– Конечно, я не могу сказать, что рад этому, – произнес мистер Ходжсон. – Но у нас есть долг, и мы должны его исполнить.
Остальные звонари заворчали в знак согласия, а Берти добавил:
– Как сказал мистер Черчилль – мы никогда не должны сдаваться.
– Чушь собачья, – донесся хриплый голос Крэддока с другого конца барной стойки, и все обернулись к нему.
Фэй видела, что лицо Берти стало белым, как молоко. Парень опустил взгляд на свою пинту в ожидании, когда земля разверзнется и поглотит его. Мистер Ходжсон, напротив, заговорил с храбростью человека, доблестно сражавшегося в битве при Монсе в 1914 году.
– Прошу прощения? – спросил старший звонарь.
– Я сказал, что это чушь собачья, ерунда, полнейшая глупость и пустая болтовня, – ответил Крэддок, не отрывая взгляда от барной стойки. – «Никогда не сдавайся», мать твою. Нас надули в Дюнкерке, лягушатников надули сегодня. Поляки, голландцы, бельгийцы – всем конец, и мы будем следующими. Гитлеровское наступление невозможно остановить, а Муссолини и макаронники только что объявили нам войну. – Крэддок сделал долгую затяжку. – Нам не следовало вмешиваться.
– Это измена, мистер Крэддок, – заявил мистер Ходжсон. – Я обязан доложить о вас.
– Это здравый смысл, старый дурак, – возразил окутанный дымом Крэддок. – Мы должны остановиться сейчас и заключить сделку, прежде чем они отправят на смерть еще больше наших парней. А пока от нас ждут, что земля будет возделываться женщинами, калеками и трусами.
– И кто из них ты? – спросила Фэй, сверкнув ему улыбкой.
Берти фыркнул и покраснел, хотя остальные звонари воззрились на нее с ужасом.
Здоровяк зарычал и вскочил на ноги, стул заскреб по половицам, напоминая стон раненого зверя.
– Что ты сказала?.. – Крэддок двинулся к Фэй, пол паба заскрипел под его весом.
– Полегче, Арчи, – вмешался Терренс. – Она не имела в виду ничего плохого.
– О, совсем наоборот. – Фэй стояла на своем, задаваясь вопросом, достаточно ли стойки между ней и громадиной Крэддоком, чтобы защитить ее.
– Фэй, рот на замок. – Терренс всю жизнь знал Крэддока с его вспыльчивостью и быстрыми кулаками. Фэй, разумеется, слышала разные истории, но ей не довелось увидеть, как Крэддок в приступе ярости разнес бар в щепки из-за пролитой пинты пива.
Она понизила тон и скрестила руки на груди.
– Я лишь хочу сказать, что если тебе так это не нравится, то, может, стоит тоже пойти и сразиться с нацистами?
– Он слишком стар, – выпалил Берти.
Терренс одарил его красноречивым взглядом: «И ты тоже можешь заткнуться!»
Крэддок тут же повернулся к Берти.
– Я был на прошлой войне, – сказал он, и мальчик съежился. – Я свое дело сделал и больше туда не пойду. Лучше останусь здесь с женщинами, калеками, трусами… и ведьмами.
Фэй пробила дрожь от чувства вины, и она едва не бросила взгляд на томик, спрятанный за банкой с пенни. Но Крэддок не смотрел ни на нее, ни на книгу. Он повернул голову к женщине, сидящей рядом с двумя стариками, играющими в домино. Волосы Фэй встали дыбом. Она могла бы поклясться, что всего минуту назад женщины там не было, но теперь она устроилась в кресле под старой фотографией цвета сепии, запечатлевшей сборщиков хмеля.
У Шарлотты Саутхилл были белоснежные волосы, бледное лицо и кроваво-красная помада. Она курила глиняную трубку и читала черную книгу без надписей на обложке; в ее больших глазах отражался свет камина, когда она ответила на взгляд Крэддока загадочной улыбкой.
Фэй наблюдала, как тот пытается одолеть Шарлотту взглядом. Лицо Крэддока скривилось, а над верхней губой выступили бисеринки пота. Женщина аккуратно закрыла книгу, встала и скользнула к барной стойке, стройная, как стебель розы, в своем меховом пальто. Очки Фэй снова начали запотевать.