Надо сказать, что Ребекка отца отнюдь не разочаровала и успешно выучилась на врача.
Через год после того, как она познакомилась с Гаретом в баре на Мэдисон-авеню, ее приняли в знаменитую Нью-Йоркскую школу медицины. Спустя четыре года она поступила в ординатуру Нью-Йоркской пресвитерианской больницы, а в ближайшее Рождество Гарет пригласил ее в шикарный ресторан с видом на Централ-парк и сделал ей предложение.
Их помолвка продолжалась целых пять лет. В течение всего этого времени постоянно звучали разговоры о том, что пора бы назначить дату свадьбы, но оба были так заняты собственным карьерным ростом, что все время ее откладывали. И только гибель Майка в автокатастрофе заставила их наконец-то принять решение перед лицом «великой неопределенности», с которой они так внезапно столкнулись в жизни.
Они поженились в католической церкви – той, что в Дайкер-Хейтс. Отец Ребекки всегда настаивал на том, что он настоящий ирландский католик. Это заявление соответствовало истине только в той части, что фамилия у него была Мерфи и что его дед и бабушка были родом из Донегала. Но дома об ирландских корнях Генри не слишком-то вспоминали, а все родственники Фионы (исходя из подслушанного Джонни разговора его отца по телефону) по своему вероисповеданию были Свидетелями Иеговы из Эссекса.
Но даже с учетом всего этого проведение церемонии по католическому обряду обрадовало не только Гарета и его семью, но и сделало отца Ребекки по-настоящему счастливым. Тогда Ребекка не задумывалась об этом, но, когда отец вскоре заболел, она поняла, насколько ему было важно повести свою дочь к алтарю «по всем правилам». Возможно, что он подсознательно уже чувствовал в себе болезнь, которая тихо сжирала его изнутри, а может быть, он внезапно осознал, что смертен, и его возвращение к вере и обычаям предков приобрело для него первостепенное значение.
– Давненько я сюда не захаживал, – тихо сказал он в день свадьбы Ребекке, когда они подъехали к церкви на машине, – Надеюсь, он меня простит.
– О ком ты говоришь, папа? – с недоумением пробормотала она, искоса глядя на отца сквозь фату.
Он не ответил, но она проследила за его взглядом, устремленным на фасад церкви, и все поняла. С высоты на них взирал Христос – статуя над входом в храм.
Значит, имелся в виду «Он» с большой буквы.
– Об этом не беспокойся, – заявила Ребекка, сжимая руку отца и думая, что у того просто разыгрались нервы. – Тебе не за что просить прощения, папа.
В этот момент она поняла, что на самом деле не знает, так ли это. Она понятия не имела, скольких он убил во Вьетнаме, скольких застрелил, будучи полицейским. Конечно, ни то ни другое не доставило ему ни малейшего удовольствия и он не считал нужным распространяться о таких вещах дома, пока его дети росли. Он резонно полагал, что того, что он рассказывал им о вьетнамской войне и о работе полицейского, будет достаточно для удовлетворения их любопытства, а большего им знать не следует, ведь им предстояло жить с осознанием того, что мать их бросила. Кстати, правда о супружеской жизни ее родителей была еще одной большой тайной. Ребекка спрашивала себя: а вдруг причиной бегства Фионы стал Генри – ее муж и отец ее детей, – но никаких доказательств этому не нашла. Отец всегда твердил, что решение Фионы стало для него полной неожиданностью, и Ребекка полностью возложила вину на мать. Так ей было проще жить…
Возвращаясь к свадьбе, нельзя было не признать, что она прошла великолепно. Перед гостями отец произнес удивительно искреннюю и теплую речь, которая всем понравилась и благодаря его ирландскому юмору совсем не звучала напыщенно. Генри редко выступал публично, и Ребекка порадовалась, как естественно звучал его голос. Он был в меру остроумен и в меру трогателен, шутки, пусть и достаточно предсказуемые, были произнесены с любовью. Он упомянул Фиону, но только вскользь, что Ребекку вполне устраивало, а когда они садились за праздничный стол, Гарет повернулся к ней, поцеловал в щеку и произнес: «Как же мне повезло стать частью вашей семьи!»