Вообще же, сектантские идеологи, хоть и смешивали божий дар с яичницей, но не стеснялись этого и брались объяснять самые сложные вопросы бытия. Они советовали лечить любую болезнь амулетом, купленным в фойе Дома пионеров, воспитывать детей как Чистота на душу положит, питаться проращенной пшеницей, поскольку это чистый продукт. Они знали все.
Однажды Павел даже напряг свои уши. Это было реакцией на совершенно невинный вопрос, озвученный приятным голосом ведущей:
— Когда будет конец света?
Отвечал мужчина:
— Учителю ведомо и это, но пока не наступило время для раскрытия этой истины.
Вопросы и ответы, как оказалось, были только первым блюдом в меню. На второе Учитель выпустил на сцену своих любимых учеников из мирян. Ими оказались два мужчины, одетые в явно дорогие костюмы будто с чужого плеча и «шикарная», как определил ехидный Седов, дамочка. Несмотря на свой бальзаковский возраст, отразившийся на теле дамы самыми печальными морщинами и обвислостями, эта возлюбленная мирянка красовалась в коротенькой юбочке и золотой майке на тонких бретельках. Любимые ученики рассказали о своих достижениях в мирской жизни, сказали доброму наставнику каждый свое «Спасибо!» (один мужик за помощь в получении банковского кредита на начало своего дела, второй — за совет открыть второй колбасный цех, дамочке же Учитель рекомендовал купить торговое место в новом Гродинском крытом рынке, отчего она стала получать немыслимую прибыль!) и были награждены под аплодисменты зала золотыми знаками Чистоты. Со своего места Паша не сумел разглядеть как выглядят эти знаки, но не расстроился.
«А ведь умно придумано! — оценил он, вполоборота разглядывая раскрасневшиеся лица сектантов позади себя. — Показывать сектантам более богатых и удачливых, втягивая их в новый этап гонки за счастьем! Вот интересно, а чем благодарят любимые миряне своего гуру?»
К концу собрания, после выступления столь приглянувшихся Паше пышногрудых брунгильд, на сцену вышел Учитель собственной персоной. Как и в прошлый раз он рассеяно улыбался, а когда поднял свои пронзительные навыкате глаза, в зале стало очень тихо. Учитель снова поднял руки ладонями вверх, это означало, что можно начинать задавать вопросы, но не общие, на которые только что были даны ответы, а личные, судьбоносные. Стали вставать вдохновленные удачными примерами люди в зале и спрашивать, как и в прошлый раз: стоит ли покупать булочный ларек, открывать ли магазин строительных товаров, поступит ли наш мальчик в Университет и прочее, прочее… Ответы им полагалось получить через несколько дней или прийти на благословение назавтра.
Потом сектанты спели свои песни и стали расходиться по домам. К Паше подошел Кумаров, а вместе с ним и проповедник.
— Познакомьтесь, — сказал десятник. — Это Павел, мой заместитель. А это Андрей, наш лучший проповедник. Наши называют его Опавший Лист.
Седов чуть приподнял брови, выражая сдержанное недоумение.
— Это мое прозвище, — пояснил с открытой улыбкой проповедник. — Оно напоминает о том, что все мы, словно листья, когда-нибудь будем снесены порывом ветра и упадем вниз. Все, что мы знаем о жизни, это то, что умрем!
Саша Кумаров одобрительно кивал на каждое глупое слово Андрея. Седов решил не выделяться и тоже принял благостный вид.
— Рад познакомиться, — сказал он, отвечая на рукопожатие проповедника, показавшееся ему осторожным.
Продолжая улыбаться, Андрей попрощался вежливым полупоклоном, взбежал по ступенькам на сцену и скрылся за кулисами. Проводив его внимательным взглядом, Паша спросил:
— Что за «Опавший Лист»? Дурацкое имя! Он что, индеец?
— Нет, — Кумаров рассеянно улыбнулся шутке помощника. — Все посвященные принимают новое имя. Только не все им пользуются, потому что если навести на это новое имя порчу, то точно будет несчастье. Вот и скрывают.
— А у тебя есть новое имя?
— Да. Меня назвали Опорой.
«И чего не Костылем? — тайно ехидничал Пашка. — Тем не менее, он мне доверяет, коль называет свое второе имя!»
Сделав уважительное лицо, Седов помолчал значительно, а потом небрежным тоном задал вопрос, который уже давно его беспокоил:
— А у Учителя нет личной охраны?
— Нет, — ответил Саша. — Он же почти все время на людях. По городу всегда с Андреем передвигается, а на собраниях обязательно я присутствую или еще кто-нибудь из ребят.
— Но он бывает один, так?
— Всего несколько минут в день.
В машине, по дороге домой, Паша поздравил себя дважды. Первый раз с удачей — ведь Андрей не узнал его! Наверное, опухший спьяну лохматый парень, для которого была разыграна сцена с избиением прекрасной светловолосой девы и спортивного вида молодой мужчина, представленный сектантским десятником имели мало общего. Второе поздравление Пашка посвятил осенившей его идее. Рискованно, конечно, но пора действовать, иначе точно поверю в Чистоту.
Для доработки и реализации смутного своего плана Пашке понадобилась еще неделя.
А за два дня до часа икс, поздним вечером, когда усталый от умственного напряжения и физических тренировок Пашка завалился на диван перед телевизором, в дверь позвонили. Открыв дверь, Седов увидел на пороге Ежевику.
Она пришла после вечеринки у подруги, бывшей соседки по лестничной клетке, потому что беспокоилась о друге детства. Ей казалось, что с ним обязательно случится без ее присмотра несчастье, а причину этому беспокойству она находила без труда: алкоголизм. На вечеринке Ежевика чуть перепила, это слегка ослабило ее защитную систему. В результате выперли злые мысли о муже, ставшим после аварии и потери бизнеса совершенно невыносимым: теперь он день-деньской валялся на диване, злился от бездействия, придирался по мелочам к жене и детям. Несчастье сломало Звонарева. Ежевика, вначале расстроившись из-за продажи квартиры и снижения уровня жизни, уже думала что не в потере денег несчастье, а в отношении к этому, в умении сопротивляться.
Она ужасно устала от атмосферы раздражительности в доме, от незаслуженных упреков, от необходимости служить опорой превратившемуся в шипящую квашню мужу. Грамм триста водки разбудили в сердце женщины давние воспоминания. Ежевике стало казаться, что она просто забыла немного о своих истинных чувствах, о тепле, о надеждах. Ей захотелось вернуть прошлое…
— Привет, — Ежевика шагнула в тесную прихожую и только тут разглядела хозяина квартиры. Ей даже показалось на миг, будто она ошиблась дверью. — Паша, это ты?
Ей показалось, что хозяин квартиры стал выше ростом и шире в плечах, но на самом деле он просто перестал сутулиться.
— Ну, заходи, закрывай дверь, — с улыбкой бубнил такой неожиданно новый друг детства. — Ты чего тут делаешь? Слушай, а муж как?
Ежевика вошла в захламленную комнату. Теперь у Седова совсем не было времени на парково-хозяйственные мероприятия и наглое барахло, скопившееся за последний месяц, просто пройти не давало. Вика освободила край кресла и осторожно села.
— Ты пить бросил? — спросила она.
— А ты начала? — хихикнул Паша, подмигнув. — И всегда-то мы в противофазе! Ну, ты как?
Пожав плечами, Ежевика ответила:
— Так себе. Устала очень. А ты работу нашел?
Впервые в жизни Паша соврал ей:
— Да, нашел. Один приятель посоветовал. В охранной фирме. Там пить нельзя, тренировки каждый день. Тяжело, но хорошо платят и перспективы чудесные. Знаешь, а водка теперь в прошлом. Вот, остепенюсь немного, денег заработаю, женюсь…
— Паша, — подруга детства вроде бы и не услышала его вдохновенной лжи. — Паша, почему же мы расстались тогда? Зачем?
Седов уставился на нее с полуоткрытым ртом.
— Ты чего, напилась? — спросил он.
— Я выпила, но разве это важно? Понимаешь, я все время вспоминаю, как у нас все было! Но ведь это прошлое. Ты можешь простить меня? Я соскучилась по тебе…
Паша с удивлением обнаружил, что Ежевика обнимает его, поглаживая ласковыми руками спину. Особых эмоций объятия давней возлюбленной не вызывали. Только растерянность и чувство вины за то, что он так трезв сегодня.