Его руки были изрезаны морщинами, редкие седые волосы развивались на ветру. Он все шел, никуда не сворачивая, внимательно всматриваясь в каждый кратер, попадавшийся на пути, изучая каждый сантиметр. За множеством воронок, старик увидел длинную извилистую траншею, оплывшую землей и заросшую травой за долгое время. Змейкой траншея уходила куда-то в дальнюю лесополосу, откуда теряла свое продолжение. За лесополосой пролегала асфальтовая дорога на плато Типваль к главному мемориалу.
Он подошел ближе и наконец спустился в саму траншею. По внешнему виду было заметно, что за этим эхом войны ухаживают, время от времени подкапывают, чтобы земля не затянула все окончательно. Там, где раньше располагался блиндаж командира батальона, теперь пролегает асфальтовая дорога к мемориалу. А бетонные бункеры, в которых солдаты пережидали артобстрелы, давно были разобраны и засыпаны землей. В десятках метрах вокруг все поле было изуродовано одинаковыми воронками, которые оставила здесь далекая война. Нынче война, прокатившаяся здесь, отзывалась только приглушенным эхом далеких сражений, звук которых остался лишь в памяти когда-то сражавшихся тут солдат.
Он решительными шагами прошел по траншее, сел на пологий скат и стал смотреть через разрыв густой листвы в сторону Соммы. События, произошедшие здесь шестьдесят два года назад, постепенно возвращались в его память. Где-то за углом поросшего травой поворота послышались приглушенные голоса: «Хей, Карл, как ты думаешь, сегодня англичане пойдут в наступление?», с другого конца слышалось: «Я не хочу умирать, боже, пощадите», третий голос добавил: «У тебя еще вся жизнь впереди, чтобы закопать сделанные тобой воронки», и опять он услышал это слово – «мама». Это была страшная реальность прошлого, которая возвращалась сюда вновь. Он не видел ее много лет, не хотел возвращаться в нее, но постепенно она стала заполнять его сознание. Память возвращалась. Он прошел еще немного по траншее, ведя пальцами по брустверу. Возле небольшого выступа из окопа, где когда-то располагалась позиция для пулемета, старик остановился.
В сотне метрах отсюда трудились рабочие: они сносили какой-то заборчик в близлежащем селении, возле потрепанного серого домика на краю поселка. Домик был огорожен лентой, бригадиры ходили вокруг и махали руками, что-то пытаясь донести до своих подопечных. Старику было знакомо это здание, которое он видел на этом же месте много лет назад. Глядя на строителей, он видел издалека улыбки на их лицах, молодость, радость в глазах. Откуда-то из лесополосы послышалось чирикание птичек. Солнце в это утро светило ярко, озаряя сотни гектаров земли.
– Эх, – вздохнул старик, – никогда бы не подумал, что поля на Сомме способны быть такими красивыми.
Вдруг в поселке заработал отбойный молоток. Он привлек все внимание старика, напоминая ему звук пулеметной очереди. Воображение взыграло в разуме. Стена времени истончалась, и, смотря через бруствер, старик переносился в прошлое, год за годом, и словно ощущал всем телом, как оно молодеет. Морщинистые руки разглаживались и становились вновь молодыми и сильными. Пальцы чувствовали приклад винтовки. Шелковая рубашка стала превращаться в грязную солдатскую форму, швы на которой начинали расползаться. Седая голова обновлялась темными, каштановыми волосами, специально побритыми по уставу. Голову покрыла новенькая каска модели M16, которую неделю назад всему батальону выдали на складе. Он так долго старался не вспоминать увиденное здесь. Где бы он ни был, он старался убежать от своих кошмаров, но эта борьба с самим собой оказалась непосильной. Что-то неизвестное затягивало его в неумолимое, когда-то пережитое им прошлое. Воспоминания приобретали мрачные оттенки и застилали собой всю настоящую и яркую реальность, высвобождая чудовище войны из минувших лет. Словно по чьему-то волшебству, из сумеречного тумана прошлого в окопе стали появляться люди, одетые в одинаковую с ним форму.
Душистая растительная поверхность сменилась грязным месивом, а поросший окоп стал углубляться в землю и принимать свои изначальные формы. Протоптанное туристами дно траншеи покрылось грязными досками, а тишина, живущая здесь уже многие годы, начала нарушаться криками и выстрелами.