«Что с тобой?» — наконец-то воспитательница внимательно смотрит мне в глаза. И замолкает. Не знаю, что она там видит, но меня сразу оставляют в покое.
Перед утренним построением мы сталкиваемся. «Вспомнил?» — быстро спрашивает она. «Израилевич» — выталкиваю я ненавистное слово.
Через три недели мне исполнится тринадцать. Я понятия не имею, что это еврейское совершеннолетие. И что вчера, в тёплый августовский вечер, оно было отмечено. По-советски.
Как приятно просыпаться… Смотреть по сторонам и ждать, когда к тебе подойдут. Можно даже немного пошуметь. Но дедушка и так придёт. Когда я вижу его, хочется кричать от радости. Какой он большой и красивый! Какие у него ласковые руки! Какой чудесный голос! Как он похож на маму. Как давно я её не видел. Уже много дней. Он поёт мне песни на своём языке, который я начинаю понимать. На моём языке они почти не говорят, ни дедушка с бабушкой, ни дядя с тётей. Только сестрёнка тарахтит на двух языках сразу. А я пока что мало говорю. Только слушаю и улыбаюсь. Дедушка вынимает меня из кровати и целует. А я целую его.
Сегодня мы долго катались по двору. Наконец, поехали на улицу. И почти сразу дедушка встретил знакомую. Они стояли и говорили. Я слышал мамино имя и несколько раз моё. Интересно, что такое «киндерлех».[1] А потом мы вернулись домой. Какие там вкусные запахи! А мне ничего не дают, разве что чуть-чуть. Опять молоко из бутылки.
Почему дедушка должен работать? Он каждый день уходит утром и возвращается только вечером, уже уставший, и подходит ко мне лишь ненадолго. Бабушка остаётся дома. Целый день она шьёт. Или убирает. Или готовит что-нибудь покушать. Она ничего не читает, а дедушка часто читает газеты или книги. Бабушка красивая и добрая, но мне с ней скучно. Вот когда приходит сестрёнка, подбегает ко мне и говорит на своём непонятном языке, наполовину моём, наполовину дедушкином. Она весёлая, с ней интересно. Но не так, как с дедушкой. Я бы смотрел на него всё время. Чтобы он был только мой. Ну ладно, пусть и сестрёнкин, она так смешно тянет его к себе. А я не тяну. Только крепко держу за руку, когда мы гуляем по двору. Я хотел бы выходить на улицу, но туда без коляски меня не пускают. А сестрёнка бегает, где хочет, и тётя или бабушка всё время гоняются за ней. Я хочу, чтобы и за мной гонялись. Но не дедушка. От него я никогда не буду убегать. Только бы он никуда не уходил.
Приехала мама. Они сидят рядышком и разговаривают. Я всё понимаю. Оказывается, я уже большой, и пора забирать меня. Дедушка просит оставить ещё. Потому, что ему совсем не тяжело сидеть со мной, что я ни разу не болел, окреп и стал ещё больше похож на папу. Интересно, согласится мама или нет? Я никуда не хочу уезжать. Только если бы мама осталась здесь. А ещё лучше, чтобы привезла сюда папу. И брата. Он хоть и не такой смешной, как сестрёнка, но тоже забавный. Если я стал большой, то почему меня не спрашивают? Почему решают сами?
Мы с мамой едем домой. Дедушки с нами нет. Я плачу. Мама успокаивает меня, говорит всякие ласковые слова на дедушкином языке. Дедушка сказал ей, что я всё понимаю. Я не хотел от него уезжать. Я не хотел отпускать его руку. Зачем мама это сделала? Разве я плохо себя вёл?
Мама говорит, что летом дедушка приедет к нам, что дома меня ждут папа и братик, что они страшно по мне соскучились. Зачем говорить мне это? Что я — сам не знаю? Что я — маленький?