_ О! - воскликнула Морджиана, чрезвычайно польщенная.
_ Я, конечно, не судья, но я никого лучше не слышал. Подмор уверяет, что вы получите хороший ангажемент в театре или на ряд концертов, и он не сомневается, что вы с этим справитесь; раз от вашего мужа ничего путного ждать не приходится, а у вас на руках малютка, которого надо растить, то вам уж непременно придется петь.
- Ах, с какой радостью я выплатила бы его долги и отплатила ему за все, что он для меня сделал! - воскликнула миссис Уокер. - Вы только подумайте, ведь он потратил двести гиней на мои уроки с мистером Бароски, разве это не благородно с его стороны? Но неужели вы и в самом деле думаете, что я сумею добиться успеха?
- Ведь добилась же мисс Ларкинс!
- Эта вульгарная коротышка со вздернутыми плечами? - презрительно фыркнула Морджиана. - Ну уж если она добилась успеха, я уверена, что у меня получится не хуже.
- Как можно сравнивать ее с Морджианой, - возмутилась миссис Крамп, да она не стоит мизинца Морджианы.
- Разумеется, - согласился портной, - хоть я и не очень в этом разбираюсь, но если Морджиана может разбогатеть, то почему бы ей не попробовать.
- Бог свидетель, как мы в этом нуждаемся, мистер Вулси! - воскликнула миссис Крамп. - А увидеть дочь на сцене было всегда моей заветной мечтой!
Да и сама Морджиана когда-то мечтала об этом. А теперь, когда она загорелась надеждой помочь этим мужу и ребенку, ее желание превратилось в обязанность, и она снова принялась с утра до вечера упражняться за фортепьяно.
На случай, если Морджиане понадобится продолжить обучение (хотя он даже не представлял себе, чтобы Морджиана в этом нуждалась), самый великодушный из портных на свете пообещал ей одолжить любую сумму. И вот по совету Подмора Морджиана снова поступила в школу пения. Об академии синьора Бароски после всего, что между ними произошло, не могло быть и речи, и она доверила свое образование знаменитому английскому композитору сэру Джорджу Траму, чья огромная безобразная супруга, подобно Церберу, стояла на страже добродетели и собственных интересов: она не спускала глаз с учителя и его учениц и была самым строгим блюстителем женской нравственности как на сцене, так и в жизни.
Морджиана появилась в очень благоприятный момент. Бароски только что выпустил на сцену мисс Ларкинс под именем Лигонье. Лигонье пользовалась изрядным успехом и выступала в классическом репертуаре перед довольно многочисленной публикой, тогда как мисс Бате, последняя ученица сэра Джорджа, потерпела полнейший провал, и школе-сопернице некого было противопоставить новой звезде, кроме мисс Мак-Виртер, которая хоть и была старой любимицей публики, но давно потеряла передние зубы, а заодно - и способность брать верхние ноты, и, говоря по правде, ее песенка была спета.
Прослушав миссис Уокер, сэр Джордж похлопал по плечу сопровождавшего ее Подмора и проговорил:
- Благодарю вас, Подди, с таким голосом мы заткнем за пояс этого апельсинщика (под такой фамильярной кличкой Бароски был известен в кругу своих противников).
- От него мокрого места не останется, - сказала леди Трам своим глухим низким голосом. - Вы можете остаться отобедать с нами.
Подмор остался обедать и ел холодную баранину и пил марсалу, всяческими способами выказывая благоговение перед великим английским композитором. На следующий же, день леди Трам отправилась в наемном экипаже, запряженном парой, с визитом к миссис Крамп и ее дочери в "Сэдлерс-Уэлз".
Все это хранилось в глубочайшем секрете от Уокера; благодаря еженедельному пенсиону в две гинеи от Вулси, который капитан принимал чрезвычайно величественно, и с добавлением нескольких шиллингов, то и дело даваемых ему Морджианой, он умудрился устроиться как нельзя лучше. Не имея возможности доставать кларет; он не испытывал отвращения к джину, а этим напитком в бывшей ее величества Флитской тюрьме торговали чрезвычайно широко в "свистушке".
Морджиана усердно занималась у Трама, и в следующей главе мы услышим о том, как она изменила свое имя и приняла сценическое: "Вороново крыло".
ГЛАВА VII,
в которой Морджиана делает первые шаги на пути к славе и почету и в
которой появляются некие великие литераторы
- Мы начнем, моя дорогая, - сказал сэр Джордж Трам, - о того, что забудем все, чему вас учил мистер Бароски (о котором я совсем не хочу отзываться неуважительно).
Морджиана уже знала, что именно так начинает всякий новый учитель, и со всей готовностью покорилась требованиям сэра Джорджа. В сущности, насколько я могу судить, оба музыканта придерживались одного и того же метода, но из-за существовавшего между ними соперничества и из-за постоянного перебегания учениц из одной школы в другую каждый, естественно, стремился приписывать себе успех той или другой ученицы; - если же из ученицы ничего не выходило, Трам неизменно утверждал, что ее непоправимо испортил Бароски, а немец в таких случаях выражал сожаление "што эта молотая шеншина с такими тайными сагупила сфой талант у этого старого Драма".
Если же кто-либо из перебежчиц добивался признания и славы, каждый маэстро возглашал: "Как же, как же, это моя заслуга, своим успехом она обязана мне!"
Так оба они в дальнейшем считали себя учителями знаменитой певицы "Вороново крыло"; а сэр Джордж Трам, хоть он и вознамерился сокрушить Лигонье, уверял тем не менее, что ее успех - дело его рук, - ибо и в самом деле однажды ее мать, миссис Ларкинс привела к нему дочь с просьбой прослушать ее и высказать свое мнение. При встрече оба профессора беседовали в самом дружелюбном тоне.
- Mein lieber Herr {Милейший (нем.).}, - обращался обычно Трам (не без иронии) к Бароски, - ваша си-бемольная соната божественна!
- Шевалье, - отвечал, со своей стороны, Бароски, - фаше антанте в фа-миноре, клянусь шестью, достойно Бетховена.
Иначе говоря, они относились друг к другу так, как это свойственно джентльменам их профессии.
Оба знаменитых профессора, каждый из которых имел свою академию, придерживались сугубо несходных принципов. Бароски писал балетную музыку; Трам же, напротив, всячески осуждал пагубное увлечение танцами и писал главным образом для "Эксетер-Холла" и "Бирмингема". В то время, как Бароски катался по Парку в карете вместе с какой-нибудь чрезвычайно сомнительной мадемуазель Леокади или Аменаид, Трама можно было видеть под руку, с леди Трам, направляющихся к вечерне в церковь, где исполнялись гимны его собственного сочинения. Он состоял членом "Атенеум-клуба", раз в году бывал на высочайшем приеме и вел себя так, как подобает порядочному джентльмену; и мы не станем пенять ему за то, что он умело использовал свое высокое положение и связи, чтобы округлить свой капитал.