— Тебе не понравится то, что ты увидишь там.
— Я видел достаточно, чтобы меня мог удивить одинокий смертный. Идем, пока я не передумал, — лукаво подмигивая, Геральд выставляет локоть вперед.
Вики намечает слабую улыбку и принимает неожиданный подарок. Такой подарок мог сделать только он.
— Как ты узнал, что мне нужно?
— Я не мог не знать.
Сад, в котором она, легкая и беззаботная, бегала за старым псом Ларком, до неба раскачивалась на потертой автомобильной покрышке от отцовского пикапа и дарила теплому солнцу переливающиеся мыльные пузыри, жил совсем иначе. Тихий мужчина в плотном белом комбинезоне медленно приподнимал крышки деревянных ульев. Окутанный недовольным роем, он аккуратно проверял полные золотистого прозрачного меда надставки, успокаивая ровным голосом беспокойных хозяев: «Ну, полно вам, пожужжали и хватит».
Геральд недоверчиво смотрел за странным ритуалом, облокотившись на ствол старого клена, крона которого когда-то служила домом для Уокер-младшей. «Вот ты какой — творец своего маленького мира», — думал демон, скрестив по обыкновению руки на груди.
Вики же, переминаясь с ноги на ногу за его спиной, не решалась даже выглянуть из-за широкого плеча. Словно шпионы, скрыв присутствие, они молча наблюдали за смертным, что нашел в себе силы не только продолжить жизнь, но и наполнить ее светом.
— Что с тобой, Уокер?
— Я больше не могу.
Геральд непонимающее хмурится — десятки непризнанных теряли едва обретенные крылья, наплевав на запрет ради минутной встречи с любимыми, оставшимися на земле. Окровавленные серые перья срывались с неокрепших костей под протяжный вой, наполненный болью по тем, кто так близко, в одном шаге по водовороту, но так далеко, по другую сторону жизни.
— Ты не видишь, да? — прошептала Уокер и ее голос подхватил теплый восточный ветер. — Так смотри.
Решительно повернув его голову к себе, Вики подняла на него свои глаза, и давно похороненные образы копьем пронзили его мысли.
Вот простой строитель Джим Уокер, облаченный в строгий черный костюм, терпеливо заплетает русые косички из ее непокорных волос. Вот несет, ничего не понимающую и утомленную странным днем на кладбище, к машине. Вот покупает первую скрипку, вот ведет за руку по парку к тем самым цепочным каруселям. Вот вытирает салфеткой перепачканные сахарной ватой розовые щечки.
Вот осторожно забирает из маленьких ручек рамку с фото, где их еще трое, садится на корточки и гладит по плечу. Вот, широко улыбаясь, кладет на ладонь ключи от ее первой машины: его малышка Вики лучшая, его умница Вики едет в Гарвард — Ребекка бы гордилась.
Вот непонимающе смотрит как она задумчиво сидит во дворе на старых качелях, из которых давно выросла. Внезапный для июля холодный ветер с грохотом распахивает створки окна, а она вдруг падает и, разрываемая судорогами, кричит: «Нет, убирайся из моей головы, я не буду!».
Вот нервно выжимает педаль газа, пока она бьется раненой птицей на заднем сиденье. Вот считает секунды в ожидании вердикта от незнакомца в белом халате. Вот везет ее обратно, бормоча самые мягкие слова, но она лишь раздраженно отмахивается.
Вот молча держит ее волосы, пока она склоняется над раковиной после первой неудачной пробы то ли бурбона, то ли виски. После второй неудачной пробы. Третьей. Пятой. Тридцатой.
Вот сонный и пристыженный забирает ее из полицейского участка, заплаканную и источающую резкий запах то ли виски, то ли бурбона. Вот ждет, посматривая на старые кухонные часы, пробившие три часа ночи, пока она, прижавшись к стене темного переулка, бессвязно бормочет похабное «глубже» первому встречному из бара.
Вот поднимает со ступенек — мать бы не хотела такого для тебя.
— Мать? Я не вижу здесь никакой матери! — кричит пьяная незнакомка, издевательски растягивая слова. — Лучше бы ты был в том самолете, лучше бы ты умер.
Громкий хлопок двери сотрясает стену на втором этаже. Он молча застегивает молнию на вытертой кожаной куртке и выходит из дома — кухонные часы пробили шесть утра.
Вот она встает, разбуженная осуждающими солнечным лучами: тумбочка внезапно пуста — ни привычного стакана воды, ни стандартной таблетки аспирина. Ничего. Вокруг только звенящая тишина. И в этой тишине она вспоминает все то, что, кривляясь, выплюнула ему в лицо. Она поджимает ноги под себя и протяжно завывает.
«Прости меня, папа».
Стоя под холодным душем она дает себе слово — больше не пить, больше никогда не терять контроль.
«Я стану лучше». Подхватывая ключи от машины, она проверяет расписание лекций на сегодня. «Я стану лучшей». Входная дверь тихо закрывается, провожая Викторию Элисон Уокер в ее последнее «сегодня».
Вот он, постаревший и осунувшийся, механически поправляет черный галстук, безучастно разглядывая пчелу на белом бутоне венка, что лежит на крышке еще одного гроба от «Мордэкай и сыновья» — каждый второй со скидкой.
18 июня. Пчела недовольно жужжит вокруг потревоженных золотых сот. Вчера был ровно год с тех пор, как он похоронил свою Вики.
Геральд возвращается в мир и внимательно смотрит в синие глаза. Ее ресницы предательски дрожат: слезы не красят ни человека, ни бессмертного. Впервые за все время она по-настоящему напугана.
— Что теперь ты обо мне думаешь?
— Теперь я люблю тебя так, как должен был любить всегда.
В складках его мантии, сокрытой мороком простого серого костюма, раскалывается уже третий амулет. У них осталось ровно два земных часа. Бросая прощальный взгляд на окруженного роем полосатых воинов света Джима Уокера, они уходят так же неслышно, как и появились.
Новый толчок. Белые горные вершины, морозный ветер и снова они — чужие синие глаза.
— Я взял след, Уокер, — раньше Геральд никогда не верил в удачу, но каждое серебряное перо на ее крыльях разбивало стройную теорию о невозможности чудес.
Вики лишь кивает и крепче сжимает его руку, готовясь к прыжку.
***
Под ногами нехотя похрустывает нетронутый смогом снег, а разряженный воздух больно царапает изнутри неготовые к этому странному месту легкие. Вокруг лишь непроглядная белизна и звенящая тишина. Он расправляет левое крыло и накрывает ее озябшие плечи.
Чужие бесшумные шаги справа выдает лишь легкое колебание воздуха, и Геральд вновь оборачивается — на его внимательно смотрят те самые уставшие синие глаза: «Эсидриэль. Живой и во плоти».
«Что ты такое, Вики Уокер?»
========== Последнее средство ==========
Первый бессмертный безучастно смотрит сквозь Геральда. Исполинские серебряные крылья, подернутые замысловатым узором прожилок, покачиваются на ветру. Вики аккуратно отодвигает черные перья, укрывавшие ее от снега: две пары внимательных синих глаз встречаются и медленно исследуют друг друга.
— Идем, дитя мое, — Эсидриэль плавно разворачивается и скрывается в белой вьюге. Непризнанная и демон, беспокойно обменявшись взглядами, осторожно погружаются в холодную мглу, следуя за шелестом перьев.
Ни величественных залов с ровными рядами золотых колонн, ни трона, ни венца — древний ангел, стоявший у истоков миров вместе с Создателем, складывает крылья и опускается на простой на стул у окна. Просторный дом, вопреки всем законам земной физики, будто парит на обдуваемой семью ветрами вершине горы.