— О, совсем немного. Пока ты так сладко сопела, я уже успел его перебрать, и, думается, нашел способ реанимировать этого проказника, — Джим Уокер смешно наморщил лоб и улыбнулся ей из-под слегка нахмуренных бровей.
Уокер-младшая, хоть и окончательно разомлела под мягким стеганным одеялом, которым еще в далеком детстве ее укрывала мать, все же бросила обеспокоенный взгляд на старика.
— Папа, все в порядке?
— Конечно, соня. Отдыхай, впереди у нас только чудесных дней. Вот только починю это древнее недоразумение, и будет тебе форель. Каждый день.
— Пап, а как ты думаешь, что нас ждет после смерти? — неожиданно задумавшись о чем-то спросила Вики, ловя недоуменный взгляд. — Нет-нет, не подумай ничего такого, просто внезапно пришла мысль, засела, а отделаться не могу.
— Что ж, для того, чтобы отделаться от непрошенных мыслей, их надо сначала впустить внутрь, — Джим тянется почесать затылок, но спохватившись, убирает грязные руки от головы. — А как ты сама думаешь, соня?
Воспитанная суровым строителем прямой и честной атеисткой, Вики прокручивает что-то в голове и, нащупав ответ, медленно отвечает, сама не веря своим словам: «Я думаю, что нас ждет что-то удивительное», — и по-странному радостно смотрит на отца, будто уже собирается проверить свою необычную теорию.
— Неужели? Например? — забыв о перепачканных пальцах, Уокер-старший заинтересованно подпирает кулаком подбородок. — Что же там такого удивительного?
— Думаю, каждый находит то, чего ему недоставало в жизни. Кто-то верного друга, кто-то долгожданную любовь, кто-то просто покой, — Вики мечтательно смотрит сквозь отца. — А кто-то обретает потерянное. — непроизвольно заканчивает фразу и осекается. Но Джим Уокер не отводит погрустневшие глаза.
— Я бы очень этого хотел, милая. Но, надеюсь, ты проверишь это еще не скоро и побудешь на бренной земле со своим стариком.
— Договорились, — Вики вновь прячет голову под одеялом и самозабвенно зевает. — Вот бы каждый день был таким!
В окном уже вовсю глядели прохладные сумерки. Окончательно выспавшись, Вики стряхнула остатки ленной субботы и замерла — Джим Уокер так и не встал из-за стола, упорно копаясь в старом механизме.
— Папа, с тобой точно что-то не так. Ты весь день здесь просидел?
— О, наша соня, наконец, изволила подняться с дивана. Не переживай — пока ты так сладко сопела, я уже успел его перебрать, и, думается, нашел способ реанимировать этого проказника… Думаю, на завтрак все же будет форель, — лукаво улыбнулся отец.
Окончательно растерянная, Вики осела на скрипучие подушки. Беспокойно подойдя к окну, она внимательно вглядывалась в темноту, пытаясь понять, что именно в ее доме было не так. Неправильно. Нездорово. И как аккуратно и тактично отвезти в понедельник этого упрямца Джима к врачу. Погрузившись в планирование очередной спонтанной поездки, она даже не сразу услышала, как с грохотом на пол упала старая картина в тяжелой раме, слетев от внезапного сквозняка. На пороге распахнутой настеж двери, в окружении тонких языков голубого огня, стоял хмурый мужчина с такими же огненно-голубыми глазами.
— Тебе пора отсюда выбираться, Уокер.
***
Распадаясь на сияющие нити, Уокер ускользала сквозь пальцы. Неохотно открывшее узкую щель в никуда Небытие требовало непрошенного гостя скорее заходить и не выпускать тепло. Непризнанная последний раз одарила демона мягкой улыбкой и растворилась окончательно, прихватив с собой и белый огонь, и душу Геральда. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Оглушенная тишоной вселеленная растерянно оглядвала себя.
«Нет. Только не так, Уокер. Какого дьявола ты меня не слушаешь?», — думал он. К груди подступало незнакомое страшное чувство, и он начинал понимать, что испытывают его запуганные ученики, когда он, будучи не в духе, заставляет их без подготовки пропускать через себя энергию разрушения или тренировать друг на друге древние проклятья. Впервые ощутив липкие щупальца паники, он разозлился еще больше. Дьявол, которого он недавно вспоминал, внезапно поднялся за спиной и медленно издал три вялых хлопка.
— Это даже лучше, чем я мог представить, друг мой. Ты вскоре поймешь, что ни одна прекрасная непризнанная не стоит такого риска. Это не та сила, с которой можно жить рядом, — Сатана было потянул руку чтобы похлопать своего опешившего Всадника по плечу, но отдернул пальцы. Вокруг Геральда вновь собралось голубое пламя — давно утерянное искусство, похороненное вместе с первыми рожденными в Коците демонами.
— Сгинь, — не оборачиваясь процедил Всадник Преисподней. Сатана было хотел что-то ответить, но вновь распластался по выжженной земле, прибитый к почерневшей корке ледяным огнем.
Губы Геральда быстро шевелились, кулаки сжимались, а красные глаза поверженного Дьявола расширялись — впервые за всю историю всех миров адский демон молился.
«Дай мне шанс, я сделаю, что угодно, стану, кем захочешь.
Я вырву свои крылья, руки, глаза, только дай мне шанс.
Я поверну время вспять, и остановлю все войны, что когда-то начал, я обегу твою любимую землю с оливковой ветвью, только дай мне шанс.
Молю, позволь мне уйти вслед за ней»
Всадник Преисподней упал на колени и впервые смиренно опустил глаза. За посветлевшим горизонтом начинался новый день, но Геральд его не замечал. Он чувствовал, как Вселенная просыпается и возвращает на места потерянные в белых порывах ветра души. Слышал, как где-то робко распахивали свои глаза первые птицы. Ощущал, как дыхание миров выравнивалось. Но не поднимался. Каменной статуей он стоял, ожидая ответа, твердо решив, что будет здесь до тех пор, пока его не получит.
Потухшие голубые глаза смотрели в никуда, надеясь увидеть такое желанное Небытие.
Потеряв счет времени, и, казалось, уже давно обезумев, древний демон продолжал смотреть вниз, пока, наконец, не сомкнул отяжелевшие веки.
***
Вокруг было лишь гулкое Ничто: молочный туман и его дыхание, вдруг ставшее таким громким, что заполонило собой все вокруг. Спустя миг или век, наконец, вдали он услышал, как кипит чайник. Такой простой звук вызвал впервые искреннюю улыбку. Вдали слабо проявились очертания маленькой человеческой хижины и озера, такого синего, что, казалось оттуда вот-вот вынырнет знакомый кит.
«Ты думала, что я обрету путь, раз обрел тебя? Без тебя? Верила, что я смирюсь? Надеялась, что я помашу рукой, развернусь и пойду творить счастье во славу тебе? Нет, Уокер, так просто ты от меня не уйдешь. Ты только моя, помнишь? Никакое Небытие не отнимет тебя у меня», — от привычного холодного спокойствия уже ничего не осталось — она забрала все лучшее, что было в нем, с собой.
Но коварное Небытие уже и само, казалось, беззаветно влюбилось в Уокер, потому что дверь маленькой хижины упорно отказывалась открываться. Кружа в густом молоке вокруг старого, но аккуратного домика, он слышал как его Уокер тихо дышит во сне и каждым пером ощущал ее мягкую улыбку.
Доля секунды или век — Геральд уже не знал, сколько бьется отчаянной птицей в ее неприступные окна, как вдруг увидел в отражении стекла не свои потухшие глаза, а ее — яркие, морскими брызгами искрящиеся на солнце. Лишь легкая тень беспокойства лежала на приоткрытых губах. «Посмотри на меня, Уокер, посмотри же на меня!», — кричал он, но она не слышала.
Обессилевший и потерянный, он дернул ручку, готовясь кружить вокруг ее тихого дома всегда, живой лишь надеждой, что она вновь подойдет к окну. Внезапный тихий скрип, тонкая щелка мягкого света. И он, словно впервые обретя крылья, влетает внутрь. Маска отчаянья падает к ногам, разбиваясь в пыль.