— Обе истории утверждают, что земля и все живое на ней были созданы по образу и подобию Небес. Выходит, мой прежний мир — отражение этого. Если поразмыслить над этим еще немного, становится понятно не только то, почему мне нужна пресловутая социализация, но и почему на земле все так неправильно.
— Неужели? — вскинул бровь Геральд.
— Сегодня Мими сказала, что землю не красит разделение на страны. Но ад и рай разделены теми же границами, а это место — буферная зона – как Швейцария, страна, подчеркнуто соблюдающая нейтралитет, безопасная для всех, даже во времена конфликтов. И если моя мысль верна, то и людские слабости, вызывающие здесь столько насмешек, тоже не взялись из ниоткуда, — Вики говорила тише и спокойнее обычного, понимая, что ее слова могут обжечь даже твердого и безразличного демона, втайне боясь спугнуть.
Возникла пауза. Уокер дышала спокойно и ровно, сжимая в руке глифт, что продолжал пениться, окутывая ее лицо густой белой дымкой. Вики продолжала всматриваться в лицо Геральда сквозь молочный туман, не прерывая паузы, терпеливо ожидая вердикт.
— Первые бессмертные просчитались, — наконец нарушил молчание Геральд. Демон впервые пернулся к непризнанной и внимательно посмотрел ей в глаза. Даже в этом хаосе в них плескалось море, обитель спокойствия гигантского кита, мягко бороздящего теплые волны. Кит выпустил струю воды и ушел в глубину. — Все, что было в Первых, действительно отразилась в смертных созданиях, но отразилось через кривую призму — наши мелкие слабости выросли в людях — ярость, боль, злость, алчность, гордость. Бессмертные не любят людей, помогают, возвращают на путь, спасают от рукотворных катаклизмов, но не любят, Вики. Человечество — дефективное дитя, которое мать не может бросить только лишь из чувства долга.
Уокер долго молчала. Неосознанно поднеся бокал с глифтом к губам, она сделала небольшой глоток. Непризнанная задумалась настолько, что не поняла, как проглотила живой огонь. Пауза росла и крепла, и Геральд было решил, что откровение разбило ее, но она сделала то, что делала всегда — удивила.
— Нет, — тихо произнесла она, — есть и другое. В них есть любовь, забота, верность. Я знаю, потому что чувствовала это и в себе. И если это есть во мне, есть и в вас.
Уокер вдруг встрепенулась, словно только-только выбралась из сна. Непризнанная непонимающе посмотрела в свой кубок и провела пальцем по горящим губам — слишком горячие слова, слишком искренние и несдержанные. Не говоря ни слова, Геральд забрал из тонкой руки тяжелый, все еще дымящийся хрусталь, и отставил его на узкий подоконник. Ее пальцы были длинными, тонкими и прохладными. Но это мимолетное открытие быстро ускользнуло от демона, его интересовало другое.
— Остался ли кто-то, кого ты любишь?, — Геральд, сам того не осознавая, вложил в вопрос горсть льда, но еще не пришедшая в себя Уокер этого не заметила.
— Конечно. Я всегда буду любить своего отца. Знаю, мне нельзя его видеть, и я не смотрю, но не перестаю любить. Как ветер — даже если в небе тихо, любовь к нему не уходит, — голос Уокер перешел на шепот, обдавший каждое слово горькой печалью.
— А как же твоя мать?
— Моя мать — Серафим, как можно не любить ее?, — на губах непризнанной впервые заиграла саркастичная улыбка. — Я понимаю, о чем вы говорите, но не понимаю, зачем. Я давно начала забывать ее и осознаю, что от образа, который ускользает все дальше, уже ничего не осталось. Но я солгу, если отвечу, что мне не хочется знать, какой именно она стала… — голос Уокер окончательно стих в потоке опьяненных мыслей.
Геральд развернулся и посмотрел в окно, мимо которого когда-то проплывали залитые солнцем зеленые поля. Смотрел, видя в отражении не себя, а юного незнакомца, обреченного на гибель в Квинтинсхилле, так и не добравшего до своей станции.
— Чего в тебе больше, Уокер?
— Мне хочется верить, что я была хорошим человеком, — непризнанная последовала примеру демона и повернулась к окну, оплетенному снаружи диким райским виноградом. Случайный неосторожный глоток глифта сбил с ног, но Уокер уже восстанавливала дыхание, а вместе с ним ровными рядами выстраивались потерянные на миг мысли. — Но кто знает, кого я, сама того не зная, успела ранить, кто пострадал, испытал боль от необдуманных слов или неосознанного действия? Людская боль сильнее, ведь у них нет такой роскоши как вечность, которая рано или поздно залечит раны.
— У тебя есть.
— Верно, теперь есть. Но вечность опьяняет, давая иллюзию того, что нет ничего непоправимого, а это не так.
— Не так.
Геральд сделал шаг назад и огляделся. Пространство за их спинами опустело.
— Идем, Уокер, твои друзья убежали смотреть очередную драку. Ты прошла обязательный этап социализации, больше здесь делать нечего.
Вики отвернулась от окна и послушно прикоснулась к протянутой открытой ладони. Демон и непризнанная вышли из проклятого поезда, держась за руки. В этот миг для них не было ничего более естественного и лишь потемневший вагон с ужасом смотрел за тем, как не разжимая рук, они быстро взлетают в пустое черное небо, на границе которого стыдливо с ноги на ногу переминался молодой рассвет.
«Лети, Вики Уокер»
========== Слепцы ==========
Мягко приземлившись на поляну перед беседкой, они, наконец, разжимают руки. Синий кит в глазах Уокер медленно кружит, сливаясь с волнами. Они молча смотрят, как еще нежное солнце выглядывает из-за горизонта, неспешно прогревая потемневшие за ночь травинки.
Уокер глубоко вдыхает, выравнивая пульс — она научилась летать лучше любого непризнанного, но держать темп, набранный исполинскими черными крыльями древнего демона, она бы не смогла и за тысячу тренировок.
Рука Геральда мягко поглаживает ее серебряные перья, мерцающие в рассветных тенях. Двое слепцов стоят в паре дюймов друг от друга и не понимают, как близко подобралась истина, не чувствуя свежего ветра открытия на своих плечах. Уокер внезапно пробирает дрожь, и он не задумываясь укрывает ее своим крылом.
Вселенная совершенно точно подыгрывает им — ученики и преподаватели продолжают мирно спать, и ни единой бессмертной душе не приходит в голову пробудиться и по внезапной прихоти отправиться к саду Адама и Евы. Благосклонно наблюдая, Мир дарит им еще мгновение на то, чтобы открыть глаза. Но и непризнанная и демон, равные в своей слепоте, наконец, отстраняются.
— Доброй ночи, Геральд, — говорит Вики и проводит на прощанье тыльной стороной ладони по его воронову крылу, выбираясь из мягкого укрытия.
— Очнись, Уокер, уже утро, — пальцы демона последний раз цепляют одно из серебряных перьев за ее спиной.
***
«Я должен знать правду, она должна знать правду. Сколько можно оттягивать?», — проносящиеся в голове мысли заставляют темнеть бледное лицо Геральда. Он вновь летит к башне, из которой доносятся звуки струнных. Струнных? Не важно.
— Дорогая, заканчивай со своим чудесным хобби, нам пора, — Геральд даже не заглядывает внутрь комнаты, выжидающе зависнув над открытым окном.
Музыка меж тем продолжает литься: нехарактерные для Мисселины мощные, быстрые переливы, вызывают порыв холодного северного ветра, предвестника грозы. Темп становится все быстрее, и вот на горизонте уже собирается настоящая буря: тяжелое облако бьет молнией по одному из парящих островов. Морской дракон, дремавший там, испуганно взмывает вверх, обиженно оглядываясь на темную тучу.