Альдо замер в дверях, сжимая в руках холщовую простынь и мягкий бархат халата. Что-то переменилось в нем в последние дни, а еще больше — за последние часы. Настолько переменилось, что напрягая свои силы, магические и физические, он нашел путь в преисподнюю, которую всегда избегал. Он спас ту, кого собирался погубить, и теперь чувствовал себя странно, жутко. Неблагородный рыцарь, которому не положена награда.
Он помнил вкус ее губ. Она пахла тем отвратительным громилой, которого Альдо без сожаления убил, и сейчас хотелось вытравить этот запах, избавить от него Дженевру. Альдо не понимал природу собственных чувств. Это не могла быть любовь. Но это было нечто много глубже и сложнее похоти.
Он сделал несколько шагов, положил простынь и одежду в корзину и сел на пол за спиной у Дженевры. Протянув руку, он мог коснуться ее, вытащить одну за другой шпильки, высвободить ее великолепные волосы.
Он не шевелился. Дженевра мелко дрожала. На руке, которая вцепилась в край мраморной чаши, было надето подаренное им кольцо.
- Ты… ты не пострадала?
- Почти, синьор Ланти, - уклончиво ответила Дженевра. Странное и страшное слово.
- Мне жаль.
Еще одно страшное слово.
Альдо придвинулся ближе, жадно разглядывая тело, прекрасно видное в прозрачной воде. Полные груди, но не обвислые, как бывает у куртизанок, злоупотребляющих чарами и зельями ради своей сексуальной привлекательности. Тонкая талия. Округлые бедра. У Дженевры было тело Любви. И лицо Незримого Мира, строгое и прекрасное. Нельзя было касаться этого тела. И хватит уже гневить богов.
- Здесь есть мочало и мыло. И масла. Я помогу.
На самом деле ему нужно было уйти. Нет — бежать! Но Альдо плохо умел противиться искушению. Он медленно, одну за одной вытащил шпильки, и Дженевра вздрагивала всякий раз. Освобожденные волосы густой и тяжелой волной накрыли спину и плечи девушки. Эти волосы сводили Альдо с ума. И шея. И плечи. И грудь. И все остальное. И еще больше сводило с ума то, что к этому всему нельзя прикасаться. Никак.
И все же, словно желая помучить себя, Альдо взял мочалку и бутыль пенящегося масла с легким цветочным запахом. При первом прикосновении Дженевра вздрогнула, напряглась, а потом расслабилась, позволяя касаться себя. Только мочалкой. Альдо знал, что если тронет ее хоть пальцем, все разумные доводы, все по крупицам собранное благородство полетят прямиком в Бездну.
- Я сожалею, - заговорил он, надеясь, что серьезный и неприятный разговор поможет удержаться на краю. - Я не думал что Понти-Вале ворвется в дом и попытается тебе угрожать.
- Она хотела, чтобы вы стали ее придворным живописцем, - с едкой ноткой сказала Дженевра.
Альдо ухватился за сарказм.
- Невероятно лестно быть штатным убийцей, мстителем и поставщиком любовников ко двору этой суки!
- Вы это можете?
- Я могу все, - с горечью ответил Альдо. - Почти.
Почти. Он принялся намыливать и промывать густые тяжелые волосы Дженевры, но они были в каком-то смысле еще эротичнее ее тела. Касаясь их, пропуская мокрые пряди между пальцами, Альдо терял последние крохи рассудка. Пальцы скользнули по щеке, по шее, коснулись подбородка, повернув голову. То-то странное было в глазах Дженевры. Немного страха, немного желания и еще что-то такое, чему не было названия. Это сочетание повергало в панику и, увы, ломало барьеры. И Альдо, застонав, склонился и припал к ее губам в жадном поцелуе.
* * *
Дженевра ждала этого поцелуя с той минуты, когда мочалка коснулась ее напряженной, покрытой мурашками коже. Нет. С тех ночей, когда она подсматривала за Ланти и его любовницами. Со дня свадьбы. С первой встречи. Всю жизнь. И она ответила, неумело, но так же страстно. В эту минуту Альдо Ланти был для нее воздухом, и нельзя было все списывать на разбуженную похоть или пережитый страх. Это отдавало магией.
Теперь уже руки Ланти скользили по телу, размазывая вспененное масло, а пальцы Дженевры запутались в его волосах в желании притянуть еще сильнее, еще ближе, сделать поцелуй глубже. Горячая ладонь сжала ее грудь, раз за разом задевая пальцем сосок. Дженевра застонала. Внутри роился мучительный голод, требующий немедленного утоления. И ничего общего с тем страхом и отвращением, что вызывала Джованна и ее любовники или трое оборванцев с острова Нищих. Все, произошедшее в эти недели, стало вдруг меркнуть. Осталось единственное воспоминание: Ланти, кладущий краску на холст короткими, точными… ударами. Ударами… Дженевра вновь застонала, и руки ее скользнули под рубашку Ланти — досадно, что он успел одеться — исследуя тело. Жадно. Жаждающе.