Рука коснулась плеча, возвращая Альдо в реальность.
- Она красива, - печально сказала Дженевра.
Альдо покачал головой.
- Она — стрега. Среди них нет красивых или некрасивых, все они притягательны. И опасны. Все, что ты испытываешь рядом со стрегой — ложь. Поцелуй меня.
Дженевра послушалась, и у ее губ был вкус сладкого винограда. Потом она встала за спиной Альдо, стараясь держаться незаметно, не сводя глаз с холста. Из него, все еще белого, чуть желтоватого проступало красивое бледное лицо в обрамлении прямых черных волос. Они скрывали плащом обнаженное тело, мраморно-белое и на вид такое холодное. Справа и слева, словно два стража, сидели вороны с иссиня-черным оперением. Альдо долго подбирал краски, чтобы добиться этого цвета и холодного металлического блеска.
Писал он долго, и в какой-то момент усталость взяла свое. Сперва Дженевра присела на табурет и прикрыла на минуту глаза, а потом ощутила, как соскальзывает в бархатистую тьму. Там, на дне кто-то подхватил ее и перенес на постель. Щекою Дженевра ощутила шелковую прохладу покрывала.
Разбудил ее снова поцелуй, и Дженевра пришла к выводу, что подобное пробуждение ей нравится. Она ответила, наслаждаясь мягкостью губ, нежностью, вкусом; провела пальцами по щеке — кожу покалывала щетина. Открыла глаза. Альдо выглядел усталым, но возбужденным, походил на охотничью собаку, готовую сорваться за добычей.
- Все готово, любовь моя, - он снова поцеловал ее.
Дженевра оторвалась от губ мужа с неохотой, села и привела в порядок измятую одежду. Потом, подумав, выскользнула из мужского платья, разгладила измятый подол сорочки и сверху набросила халат. Ее слегка потряхивало от страха. Дженевра тянула время, как могла, но это не могло продолжаться бесконечно. Лучше немедленно избавиться от проклятья. Или узнать, что это невозможно.
Дженевра встала с постели и подошла к мольберту, переступая через рассыпавшиеся рисунки. На них была она сама, спящая то безмятежно, то порочно-соблазнительно. Тут оставалось только поджать губы. Альдо хмыкнул и принялся собирать листы. Дженевра выждала минуту и дернула покрывало с картины.
Стрега казалась живой. Словно поверхность холста была прозрачным стеклом, окном в иную реальность. Мастерство Альдо восхищало, завораживало и пугало одновременно. Дженевра протянула руку и коснулась еще влажной краски, ощущая внутреннюю пульсацию. Горячие ладони легли ей на талию, не давая упасть. Спиной Дженевра ощутила сильное тело мужа. Это придало сил ей самой, и она послала импульс.
И стрега захохотала.
Она смеялась громко, заливисто, жутко и тянула из картины свои бледные руки с острыми ногтями. Альдо едва успел оттащить оцепеневшую Дженевру. Вероника досадливо цокнула язычком. Она молчала. Молчал и Альдо, молчала напряженная, одеревеневшая Дженевра. Затаились вороны, только взгляд их круглых глаз был живым и внимательным.
Наконец, когда молчание стало уже по-настоящему мучительным, заговорила первой Вероника:
- Что тебе нужно, Альдо, мой мальчик?
Ее голос все еще мог даже спустя столько лет, даже с того света возбудить Альдо и довести до экстаза. Или уничтожить. И он вцепился в Дженевру, прижимая ее к себе, превращая в живой щит, вдыхая ставший знакомым и любимым запах ее волос.
- Ах, да, - улыбнулась Вероника. - Ты хочешь, чтобы я сняла проклятье. Сам ты не справился.
- Твои условия были невыполнимы, - проворчал Альдо тихо, но Вероника его услышала. Улыбка ее стала еще шире.
- Условия всегда действуют, любимый. Иначе проклятье просто не работает, даже стрега маге. Просто ты не стал искать нужную женщину, а вместо этого — что? Влюбился в эту мышку?
Дженевра скрипнула зубами, и Альдо прижал ее еще крепче.
- И все же ты хочешь снять проклятье, - сладко улыбнулась Вероника.
- Да, - кивнул Альдо.
Взгляд стреги был страшен.
- Я не с тобой говорю. Ради тебя и пальцем не шевельну. Но госпоже Фраугар понравилась эта мышка, и она велела исполнить ее желание. С богинями спорить нельзя, это я уяснила твердо. Чего ты хочешь, мышка?
Дженевра ощутила, как струйка пота стекает по спине, как пот течет по виску, по шее, как потеют ладони. Ей вспомнился Фраугар, двуполый, страшный. С его скульптурой она говорила в катакомбах, но видать, правду говорят священнослужители: образ божества есть божество само по себе.