Позже, Мартин строго сказал дрожащему, обескураженному Дростану, что, выслушав это богохульство, а тем более, поклявшись, его душа находится в опасности. И когда Дростан опустился на колени и закрыл глаза, чтобы Мартин, настоящий священник, отпустил ему грехи, Мартин ударом камня сделал это. Он так рьяно отпустил Дростану грехи, что даже сломал палец на руке, но почти не почувствовал этого на фоне другой боли, которая постоянно терзала его.
Пар кружился вокруг него, разъедая глаза, и он видел нечёткие лица норвежцев, подрагивающих в горячем воздухе, словно смотрел на них из-под воды, а затем глянул на расщелину в скале, напоминающую нечистую часть женского тела. Такая языческая, кощунственная вещь, — что бы это ни было, но разве это не один из входов в царство Хель, откуда поднимается зловонный дым преисподней?
— Кто-нибудь из вас пойдет туда? — спросил он, зная, что никто не согласится, потому что все они — последователи ложных богов, их сердца знали это, даже если их разум не догадывался. В них нет силы божьей, чтобы отогнать бесов — сатанинских приспешников, и Мартин ни на миг не сомневался, что в этой тёмной дыре в чреве горы он столкнётся с адскими созданиями и рабами Падшего ангела.
Порыв ветра вырвался из расселины, воины попятились и присели на корточки. Хромунд оглядел их и понял, что никто по своей воле не пойдёт. Хотел бы он объявить, что пойдёт сам, но у него имелись веские основания остаться снаружи вместе со своими людьми.
Эйндрид заметил презрительное выражение лица священника и его охватил гнев. А еще больше его возмутило то, что этот жалкий калека, последователь трусливого бога, не боится войти, а истинные северяне присели на корточках, и стыдливо опустили глаза на лёд и камни, не смея взглянуть друг на друга.
Храбрость и возмущение жгли и переполняли его, вырвавшись наружу словами.
— Я пойду.
Воины восхитились храбростью лучника, восторженно подбадривая его криками, — а затем заморгали от удивления, когда их растолкал Тормод.
— У тебя дома маленький сын, — я пойду вместо тебя.
Он и Эйндрид уставились друг на друга, и лучник лишь улыбнулся ему в ответ, трэлль, пусть даже и любимчик короля — небольшая потеря. Он обернулся к Хромунду.
— Если всё закончится плохо, — сказал он, — ты присмотришь за моей женой и сыном?
Хромунд кивнул и Эйндрид ухмыльнулся в обледенелую бороду, на его потрескавшихся губах выступила кровь, а затем хлопнул Тормода по спине.
— Значит, пойдём вместе, — сказал он.
Ещё двое воинов, озадаченные тем, что какой-то трэлль, пусть даже и королевский любимчик, утёр всем им нос, шагнули вперёд, объявив свои имена — Кьяртан и Арнкель, эти люди не пожелали прослыть трусами. Остальные были слишком напуганы, страх пересиливал их стыд, и больше никто не издал ни звука.
Мартин, прикасаясь голыми замерзшими ладонями к скале, направился прямо к тёмному отверстию, более хозяйственный Тормод позаботился о факелах, пище и воде.
— Gloria Patri, et Fili, et Spiritui Sancto — пробормотал Мартин у самого входа, подняв свою палку-посох, словно хотел ударить врага. — Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saeccula saeculorum, Amen[26].
Эйндрид издал звук, напоминающий нечто среднее между кашлем и хрюканьем, презрительно оттолкнул священника в сторону и шагнул прямо во мрак расселины, сжимая в кулаке молот Тора на шее. Мартин заковылял вслед за ним. Кьяртан облизал губы, Арнкель глубоко вздохнул, и они оба нырнули за Мартином в расселину, словно в ледяную воду. Тормод обернулся, встретив взгляд Хромунда, криво ухмыльнулся и скрылся во тьме.
Хромунд и остальные сидели на корточках ещё некоторое время, словно ожидая чего-то ужасного, но ничего не происходило. Пар перестал клубиться из отверстия, ветер тоже почти утих, наступила тишина, и затем всё повторилось снова. Откуда-то послышался далёкий гул, словно надвигалась буря, и Хромунд пошевелился.
— Разведите костры и разбейте лагерь, — приказал он, еле шевеля языком от холода. — Мы будем ждать их здесь.
Он не сказал, сколько им придётся ждать, ни один из окоченевших воинов не спрашивал. Как выяснилось совсем скоро, им не пришлось долго ждать, потому что короткий день принёс смерть, когда воины Гудрёда, ведомые мальчишкой, поклонником Тюра, набросились на них из сумерек, словно волчья стая.