Затем он понял, что светлое небо на горизонте означает, что всё ещё день, просто тучи закрыли свет, словно дым. Ветер развевал его волосы и раскачивал фонарь, закреплённый на крюке на корме; Торгейр хорошо знал эту дрожь, чувствовал, как волны мощно бьют в борт.
Бергфинн поймал его взгляд.
— Да, ветер крепчает, и нам стоит добраться до суши.
— А где "Тень“? — спросил Торгейр, и Бергфинн пожал плечами.
— Скорее всего, пошли на вёслах к берегу. Недавно их было ещё видно.
Когда после торга с франками принц Олаф выбрал именно Торгейра, его распирала гордость. Они с Бергфинном заменили Кэтилмунда и Рональда присматривать за Хоскульдом. А теперь Торгейр уже не был так доволен.
— Мы шли на буксире, пока не усилился ветер, — раздался ещё один голос и перед ними возник Горм, из-за ветра рубаха плотно прилегала к его торсу. — Тебя зовёт Хоскульд.
Над ними моряки пытались свернуть парус ещё на один узел, и когда они подошли к Хоскульду, тот с грозным выражением лица ревел во всю глотку, словно самец моржа. Торгейр видел, что парус почти свёрнут, но корабль все равно подпрыгивал, словно девственница, которую ущипнули за задницу.
— Вон там, — показал Хоскульд, и все трое стали вглядываться в тёмную громаду земли, там, где волны с белыми гребнями разбивались о берег. Ветер трепал их волосы и бороды.
— Если мы хотим добраться до берега, — проревел Хоскульд, пытаясь перекричать шум и свист ветра, — то мне нужно полностью убрать парус и тогда мы будем переваливаться на волнах, словно больной кит. А если я оставлю даже полностью зарифленный парус, то мы никогда не доберёмся до суши. Грести тоже не получится, но я смогу подойти достаточно близко к берегу, и мне понадобятся двое сильных мужчин, чтобы закрепить корабль верёвками к берегу, и потом мы сможем вытащить его на сушу.
Бергфинн повернулся к Торгейру, длинные волосы били его по лицу и закрывали ухо. Он знал, что кнорр не предназначен для гребли, он понимал, что нужно что-то делать, но ему это не нравилось, он так и сказал.
— Мои люди сумеют управиться с этим кораблём, — проорал Хоскульд. — Они нужны мне здесь, на борту. Вы — сильные, и я смогу высадить вас в нескольких гребках от берега.
И словно чтобы заключить сделку, Горм подошёл к ним с двумя мотками лубяной верёвки, кормчий-оркнеец выругался и заорал, что ему нужна помощь. Остальные подскочили к нему, общими усилиями заставив кнорр медленно переваливаться по направлению к суше.
Торгейр колебался. Ему не нравилось затея Хоскульда, но он всё же взял верёвку и взглянул на Бергфинна, который смотрел на приближающийся берег. Сейчас Хоскульд должен был либо вернуться в море, либо попытаться какое-то время продержаться возле берега, надеясь на удачу — что там не окажется подводных камней.
— Дерьмо, — произнёс Бергфинн, снял обувь и засунул её под рубаху на груди. Затем обвязался верёвкой вокруг талии, Торгейр сделал то же самое. Обменявшись взглядами, они прыгнули за борт, бросая вызов ревущему морю.
Удар о воду вышиб дыхание из груди Торгейра, волна огрела его, словно пощёчина, огромные накатывающие валы бросали его из стороны в сторону, норовя захлестнуть.
Он то плыл, то тяжело дыша, боролся с волнами, от солёной морской воды глотка горела огнём, хотелось прокашляться. Что-то ударило его по ногам, затем снова, пока он не понял, что добрался до мелководья. Следующая волна, и он уже коленями ощутил гальку, и, с трудом миновав бурлящий белый прибой, опустился на камни, тяжело дыша. Грудь горела огнём, вода стекала с него ручьями, но восторг поднял его на ноги — у него получилось. Всё ещё живой, хвала Эгиру и его королеве — Ран, чете морских владык.
Немного отдышавшись и откашлявшись, сплюнув красноватую слизь, он выпрямился, убрав руки с коленей. Торгейр с облечением увидел Бергфинна, стоящего на гальке с верёвкой в руках, тот беззвучно разевал рот, словно выброшенная на берег рыба.
Лишь подойдя ближе, он расслышал слова.
— ...обрезали верёвку. Ублюдки. Они обрезали верёвку.
Торгейр подёргал за свою верёвку и ничего не почувствовал, тогда он потянул её, пока не вытащил обрезанный конец, с которого капала вода.
На носу кнорра Горм, вглядываясь во тьму, поднял одну руку, а затем и другую; Хоскульд с облегчением выдохнул, оба воина остались живы, ведь он не желал их смерти, а хотел лишь сбежать от этого мальчишки с разноцветными глазами. Хоскульд проклинал Орма, который упросил его помочь, и пожелал заживо сгнить монаху, который заварил всю эту кашу. Мысль о трех золотых монетах, что заплатил ему монах, согревала его, и он нащупал край рубахи, где были надёжно зашиты монеты.