Этот жест вернул принца из его мрачных воспоминаний, он слегка вздрогнул и попытался говорить жёстко, ведь это он должен утешать Берто, а не наоборот.
— Позже, — добавил он, — я убил Квельдульфа, убийцу моей матери, тем же самым способом, но он мне никогда не снился.
Воронья Кость взглянул на Берто — его глаза походили на глаза жёлтой собаки, и он смутился — на самом деле юноша напомнил ему хазарскую девушку, которая была у него первой, и он сказал об этом, пытаясь сменить тему. Щёки Берто вспыхнули, глаза округлились.
— У тебя было много женщин? — спросил Берто и Воронья Кость задумался над вопросом.
— Первой была хазарская девушка. Мы с Владимиром прозвали её Лавкой, потому что она всегда делала это, стоя на четвереньках.
Сидевшие поблизости засмеялись, а глаза Берто распахнулись еще шире, и всем стало ясно, что юный венд никогда не был с девушкой.
— Мне было одиннадцать, — продолжал Воронья Кость, — и то, говорили, что я поздновато начал.
— Зато ты быстро наверстал, — угрюмо пробормотал Кэтилмунд. — Помнишь ту девчонку из данов, которую мы взяли в набеге, — ты ей так и не поделился.
— Сигрид, — медленно произнёс Воронья Кость, вспоминая. — Вскоре она заболела и умерла, так что никто не успел толком с ней позабавиться.
— Затем была великолепная двадцатка, — сказал Кэтилмунд. — В прошлом году, когда мы ходили в Полоцк за невестой Владимира, которая в итоге отвергла его.
Воронья Кость молчал, воспоминания о том коротком и кровавом походе были заперты в чёрном морском сундуке в его голове, и он не собирался доставать их оттуда.
— Полоцкий князь, — Кэтилмунд объяснял сидящему с открытым ртом Берто, — отказался выдать дочь за Владимира, — так что мы штурмом взяли его крепость, убили его самого и забрали его дочь. А еще мы пленили двадцать полоцких девушек, и юный Олаф позабавился со всеми ними, прежде чем мы успели их продать. Удивительно, как он мог стоять на ногах после этого, и тем более, откуда у него взялась сила приложить топор между глаз брата Владимира.
Воины заржали, и Воронья Кость заёрзал под пристальным взглядом Берто — он почувствовал, что краснеет, и не понимал почему. Тогда он сделался серьёзен, словно скала, и завёл речь о стене из щитов и больших битвах.
— Тебе еще не приходилось участвовать в битвах, — сказал он Берто, — да и мы не успели показать, как тренируемся строиться в стену щитов, или как защищаемся от стремительных, как у берсерков, выпадов Мурроу, или как Кэтилмунд толкается щитом.
— А ты, значит, участвовал? — спросил Берто, и Воронья Кость задумался, был ли этот мальчик и в самом деле настолько наивен, как говорили его глаза, потому что лишь одним этим вопросом он заставил Воронью Кость смутиться, а из-за чего, и он сам толком и не знал.
— В одной или двух, — ответил он, почесав подбородок, признался, — в небольших.
— Мне приходилось, — прорычал Мурроу, проходя мимо и услышав вопрос. Он присел на корточки рядом, не спросив разрешения, что заставило Воронью Кость нахмуриться, но Мурроу лишь ухмыльнулся на это, а затем обернулся к Берто.
— Как я вижу, у тебя есть лук. Научись им пользоваться как следует, потому что легче убить человека на расстоянии, чем глядя ему в глаза, — сказал он. — Будь у тебя кольчуга, ты бы встал в первую линию — там, где стоят Обречённые. Это почётное место, там находятся самые лучшие воины. Остальные — обычное ополчение — фирд, толпятся позади, вооружённые копьями, в кожаных доспехах, в плохоньких старых шлемах.
Он поднял прутик с нанизанным куском конины, и, дуя на него, продолжил:
— Ты видел, как мы встретили того всадника, лорда Галгеддила. — Он проверил, достаточно ли остыл кусок мяса и попробовал его на вкус, причмокивая губами. — Эх, сейчас бы сюда лимончик, что привозил Финн из Серкланда, — мечтательно произнёс он, погрузившись в воспоминания, затем вспомнил о терпеливо ожидающем Берто и вздохнул.
— Так вот, у нас нет фирда, потому что все мы — избранные воины — Обетное Братство, — продолжал он, просияв. — Наша слава велика, и ярлы очень хотят, чтобы мы сражались на их стороне, ведь они боятся, что их собственная дружина разбежится. Фирд набирается из вооружённых мужчин, когда их семьям или землям угрожает враг. В отличие от нас, они первым делом земледельцы, а потом уже воины.
Мурроу высосал из мяса сок. От сквозняка огонь заплясал, дым попал ему глаза, заставив разразиться проклятиями. Воронья Кость, всё еще хмурившийся из-за бесцеремонного вторжения, ничего не сказал, остро чувствуя на запястье ладонь Берто. Маленький венд сидел неподвижно, как древний камень, хотя глубоко внутри он дрожал, словно лошадь, по которой ползает муха, и Олаф чувствовал это.