— Мир — это диск, — произнёс Стикублиг. — Диск вокруг Мирового древа Иггдрасиль. А океан, который вы видите, отделяет нас от Утгарда[16], от пустоты.
— Мир изогнут, будто круглый шар, иначе как вы можете объяснить, что сначала над горизонтом становятся видны кончики мачт, а только затем сами корабли? — возразил Онунд, сидящий возле очага, словно кривобокая гора.
— Тогда получается, что мы всё время плывём, взбираясь в гору? — с издёвкой промолвил Хальфдан, и Онунд, не найдя ответа, просто сгорбился и промолчал. Стикублиг сплюнул в огонь, раздалось шипение.
— Мир круглый, — громогласно заявил Гьялланди, — потому что Один и остальные боги Асгарда распорядились именно так, чтобы помешать Верховным королям. Неважно, как далеко зайдут они в своих завоеваниях, всё равно им придётся любоваться навозной кучей на собственном заднем дворе.
После этого раздался одобрительный хохот; кто-то разломал лавку на дрова, порыв ветра налетел на их убежище, так что даже стропила застонали, а сквозняки раздули пламя. И как только Воронья Кость закрывал глаза, он живо представлял, что находится в крепости Владимира в Новгороде, погрузившись в тепло и безопасность, спрятавшись от бушующей бури. Это было совсем давно, когда ему было четырнадцать.
Ему вспоминался именно Новгород, отметил он про себя, а не зал Гестеринга, где он не раз укрывался штормовыми ночами, в тепле и сухости. Ему было неприятно признаться себе в этом, а всё из-за того, что монахом, которого они искали, оказался Мартин.
Мартин, который отправил весточку Орму. Теперь Воронья Кость должен был иметь в виду то, что Орм мог не поделиться с ним всем, о чём знал, по вполне понятным причинам — из-за выгоды, например, и ему стало больно от этой мысли. Ведь после смерти отца, самым близким человеком для него стал не родной дядя Сигурд, когда тот ещё был жив, а именно Орм. Тот рассказывал истории о тех временах, когда сам был ещё мальчишкой, и его не беспокоило ничего, кроме стрижки чёлки да мытья ушей. У Вороньей Кости не было подобных воспоминаний, он накладывал на своё детство воспоминания Орма, как он карабкался по мокрым, скользким чёрным скалам за чаячьими яйцами, или запрыгивал на мускулистую крутую спину свирепого жеребца, стоящего в стойле.
Тем не менее, он не хотел стать таким как Орм. Он огляделся — вокруг раздавалось хрюканье, храп, бормотание и пердёж, бородатые лица спящих исполнены мрачной ярости; ему показалось, что он снова в зале Орма, среди его семьи. Это всё не для меня, подумал Воронья Кость. Люди — всего лишь орудия и инструменты, чтобы завоёвывать королевства. А затем змеиная мысль снова ужалила его: а если Орм думает так же, как и он сам, если он понял, что слава будет жить до тех пор, пока стоит последний камень, на котором вырезаны руны с твоим именем.
Он вспомнил о Гриме, предводителе Красных Братьев, который покоится безвестным под одиноким курганом из камней, на чужом берегу, и его пробрала дрожь.
Глава 7
Команда Вороньей Кости
Когда Воронья Кость проснулся, он обнаружил, что во сне приобнял Берто одной рукой. Он чувствовал приятное тепло, и, в то же время, ощущал странную, сбивающую с толку мягкость, уже не вызывающую приятных ощущений. Это заставило его отдёрнуть руку и отстраниться, сделав вид, что пришло время выйти и проверить погоду.
Ветер ослаб и теперь дул в сторону берега. Весь берег был покрыт клочьями пены, напоминающей снег, ветер сдувал её и нес на сушу. Но шторм утих. На море не было слышно ни гула, ни завывания ветра, ни глухого рокота.
Ни кнорра, ни его обломков не было видно.
Это стало понятно, когда Вигфус Дросбо и Свенке Колышек вместе ушли на рассвете, — один в поисках котелка, другой в отчаянной попытке найти свою кольчугу, завернутую в овчину и спрятанную под телом Скумра.
Теперь они вернулись, спотыкаясь, с взъерошенными волосами и дикими взглядами, принеся новость о том, что, похоже, их трофеи пропали.
— Все пошло ко дну, — объявил Стикублиг с некоторой радостью, так, будто сам видел это и теперь рассказывал остальным.
— Обломков тоже нет, — обнадеживающе ответил Свенке, ему стало худо при мысли о том, что, возможно, он потерял кольчугу навсегда. Известие об этом, а также необходимость осмотра "Тени" при свете дня заставило всех выйти под моросящий дождь. Воины выглядели так же мрачно, как и сам день.
Воронья Кость понял, что с "Тенью" покончено, и Онунду не было нужды смотреть на него и мрачно покачивать головой, — доски обшивки с одного борта раскололись, ближе к носу зияла пробоина длиной в рост мужчины и шириной в локоть.